Только не я - [51]

Выхожу и плотно прикрываю за собой дверь. В глазах неожиданно темнеет, и мне приходится облокотиться о стену.

– Есения, что с тобой? – слышу сквозь вату в ушах голос Константина Вячеславовича.

Ответить не могу, потому что из-за мошек перед глазами и вертолетиков в голове не вижу его совсем.

– Все отлично, – наконец концентрируюсь на его силуэте, который начал проступать через серую пелену.

– Что тут? – выходит врач, и я в сердцах чертыхаюсь.

– Все хорошо, – проговариваю уже четко, – просто голова закружилась, в этом вы виноваты, – тыкаю пальцев в мужчину. – Я же сказала, что устала и хочу отдохнуть, зачем держали меня?

Лучшая защита – это нападение, и я это прекрасно знаю.

– Есения, что происходит? – включает учительский тон Константин.

– А что может происходить? – подключается к разговору доктор, и я понимаю, что сейчас меня ждет атака с двух сторон. – Девочка ваша не хочет госпитализироваться, а у нее есть явные проблемы со здоровьем. Предлагаю ей пройти обследование, но она категорически отказывается, и что делать, не знаю даже, – врач жмет плечами, а меня отпускает, и я снова четко начинаю видеть лица присутствующих.

– Я ухожу, – отлепляюсь от стены и обхожу мужчин за спиной Константина Вячеславовича, но он перехватывает мое запястье и задерживает на месте.

– Елисеева, откуда столько отрицания? Как раз сейчас каникулы, все одно к одному благоприятно складывается.

Смотрю на него, и у меня только одно желание пульсирует в мозгу – дать ему между глаз. Вот реально, мало ему было этого утренника, так еще и в палаты больничные заточить захотел. Поджимаю губы и руку вырываю.

– Отвалите от меня, – быстрым шагом иду по коридору.

Достали, все достали. Зло вытираю выступившие на глазах слезы. Ненавижу этот интернат, презираю этих жалких детей, что живут здесь, и хочу уже вернуться к себе в детдом.

В коридоре пусто и тихо. Даже странно, что музыка, гремящая в спортзале, сюда не доносится. В груди глубоко кольнула мелкая обида, что меня никто не встречает, не ждет.

«А кто должен? – тут же одергиваю себя. – Девчонки, скорее всего, веселятся вовсю, да и зачем их напрягать своими проблемами?»

Сегодня же вечеринка, и никто не виноват в том, что я стала «персоной нон грата» в этом интернате. У нас просто изначально с этим заведением и его обитателями сложилось сомнительное знакомство, которое переросло в одни сплошные негативные последствия. Но после сегодняшнего происшествия придется поставить точку в этой всей вакханалии. Завтра же позвоню Тамаре Игнатьевне и все расскажу, пусть решает этот вопрос. Я уже согласна на все, лишь бы свалить отсюда.

Когда я оказалась у дверей фойе, где произошла стычка между Димкой и Тимофеем, под ложечкой неприятно засосало, а в коленках появилась слабость. Страх забрался под кожу острыми покалываниями в конечностях. Сбавляю обороты и уже крадусь к дверям, которые оказались прикрыты. Внутри темно, это видно по тому, что через щель не проникает ни капельки света.

И что же за натура такая человеческая? Я себя сейчас ощущала, как героиня какого-нибудь дебильного американского ужастика, в котором тупая девка лезет в заброшенный дом, где непременно с ней случится что-то плохое, вот и я протягиваю руку и открываю дверь. Прислушиваюсь к тишине. Глухо. Тогда распахиваю створки и замечаю, что со второго этажа все-таки льется на лестничный пролет свет. Подумаешь, всего то и нужно быстренько преодолеть расстояние в пару лестничных пролетов. Сердце гулко забухало. Фантазия уже рисовала в мозгу, как на втором этаже меня поджидают василискины подпевалы, как они окружают меня и тащат снова в толчок, и там…

– Ну, ты вообще бесстрашная, Снежинка, – Тимофей хватает меня за руку и тянет внутрь, а у меня от неожиданности и страха чуть сердце в пятки не ушло.

И страх не отпускает, в горле комом встал, и сказать ничего не могу, только рот открыла в возмущении, и закрыть не получается, будто в челюсти что-то заклинило.

– Снежинка, ты на удивление молчаливая.

Слышу усмешку в голосе парня и со всей силы, что осталась в руках, толкаю его локтем в бок. Он хватается за место удара и отпускает мою руку.

– Ты придурок, Тимофей, – наконец-то мой голос возвращается, и я теперь могу говорить, – я чуть заикой не осталась.

Отворачиваюсь от него и иду к лестнице, а у самой внутри тепло разливается. Пришел, а я от себя все мысли о нем гнала, подумать боялась о нашей встрече. Остановилась от того, что не почувствовала его присутствия рядом. Резко на пятках поворачиваюсь и понимаю, что сделала что-то не то. Тимофей стоит в том же положении, в каком я его оставила. Будто ужаленная в попу пчелой, я метнулась к парню обратно и села перед ним на корточки.

– Тимофей, что с тобой? – пытаюсь заглянуть ему в лицо.

Черт, что же такое?

Трогаю Тимофея за плечо. Тут же его молниеносное движение, и я оказываюсь прижата к парню.

– Отпусти, – выдыхаю я ему в шею и просовываю ладони между нами, кладу на грудь Тимофею и упираюсь в нее.

– Не могу, Снежинка, – он склоняет голову и прижимается к моим губам.

***

Я знала, какой эффект производят на меня губы Тимофея, но то, что происходило со мной сейчас, было чем-то невообразимым. Эти чувства разрывали меня на тысячи кусков, заставляя терять способность думать и размышлять здраво. Но самое странное, Тимофей будто знал, что во мне происходит, поэтому не торопился, не настаивал на поцелуе, его губы просто касались моих. Он предоставлял мне выбор, и здесь я почувствовала, что, если оттолкну, проявлю сопротивление, то парень отступит, отпустит меня.