Только море вокруг - [16]

Алексей тяжело поднялся со стула, подошел и присел на край постели. Муся смотрела на него огромными, страдальческими глазами, и то ли виноватая, то ли умоляющая о пощаде улыбка трепетала на ярко-красных ее губах. Черная челка сползла на сторону, открыв матово-мраморный, без единой морщинки лоб. Маленькая розовая ямочка разделяла по-детски мягкий, беспомощный подбородок. Даже в эту минуту Муся была необыкновенно красива!

— Я мог бы тебя избить, — шепотом, одними губами заговорил Алексей. — Мог бы задушить: я ненавижу тебя так, как не ненавидел никого на свете…

Только на миг в бездонье глаз жены мелькнуло подобие страха. Только на миг испуганно дрогнули губы, но тут же поджались и стали холодными, каменно-жесткими.

— Продолжай, — сказала она, покосившись на дверь, и по мимолетному этому взгляду Маркевич понял, что Маргарита Григорьевна стоит там, на страже, готовая броситься на помощь своему чаду.

— Но я не трону тебя, — сказал он тем же свистящим, сквозь зубы, шепотом, — нет, не трону. Ты сама выбрала себе дорогу, а мы с Капелькой завтра уедем к маме, в Минск. Завтра же, и — навсегда.

Он поднялся шагнул к двери, и дверь сразу захлопнулась плотно-плотно. Алексей вернулся к жене.

— Ты не посмеешь явиться туда, слышишь? Клянусь: если ты попытаешься встать на моей дороге, я убью тебя. Убью! — и поднял руку, сжатую в кулак.

Муся не успела ни вскрикнуть, ни отшатнуться: дверь распахнулась, и в пустом квадрате ее вытянулась бледная, с перекошенным лицом теща.

— Война! — прохрипела она. — Слушайте радио: война…

Рука Алексея, помимо воли занесенная для удара по этому прекрасному, а сейчас перекошенному ненавистью и страхом лицу, разжалась и бессильно повисла вдоль тела.

Глава третья

Совещание у начальника пароходства было назначено на необычно позднее время, на десять часов вечера, и это не могло не встревожить капитана Ведерникова.

— С какой стати такая позднота? — хмурился он, вертя в руках бумажку с вызовом. — Разве нельзя дождаться утра? Так нет, приспичило, — спешка! Люди устали за день, кому и домой надо, а тут… — Борис Михайлович сложил извещение вчетверо, отбросил на стол и поднял на Маркевича озабоченные глаза. — вы-то знаете, зачем нас вызывают?

— Откуда? — пожал Алексей плечами. — Вас зовут, не меня.

— В том-то и дело, что и меня, и вас, — мотнул капитан тяжелым подбородком в сторону бумажки. — Вы же с Глотовым, вроде, приятели, неужели он ничего не говорил вам?

— Нет, — Маркевич отрицательно покачал головой, — настолько далеко наши взаимоотношения не заходят.

— Гм! — сердито хмыкнул Ведерников. — То фотографии дарит, а то — «не заходят». Будь я на вашем месте… — он осекся, как бы боясь сказать лишнее, и закончил с заметным неудовольствием, словно делая выговор: — Не опаздывайте. Я загляну домой и оттуда в пароходство. Все, можете идти.

«И чего волнуется человек? — думал Алексей, одеваясь у себя в каюте. — Гадает, строит предположения, а сам трясется весь. Ну, вызывают. Понадобились, вот и вызвали. Что же в этом особенного? Война…»

Это слово — война — теперь часто объясняло многое, еще вчера казавшееся и непонятным, и необъяснимым. Война — и отменены отпуска, всем морякам приказано немедленно возвратиться на свои корабли. Война — и не только многие товарищи-моряки, но и многие пароходы, особенно тральщики, за несколько дней изменили самую сущность свою: Штурманы, механики, капитаны стали командирами Военно-Морского Флота, а вчерашние тихоходные рыболовы-«тральцы» превратились в боевые корали. «Может и нас для этого вызывают? — мелькнула мысль. — И нас в военный флот?»

Маркевич усмехнулся: «Похоже, что Веделников заразил и меня, я тоже начинаю гадать и строить предположения…»

В последний раз оглядев себя в зеркало, он вышел из каюты и постучался ко второму помощнику.

— Остаешься хозяином, Семен. Мы со «стариком» в пароходство.

— Знаю, — без особой радости кивнул Лагутин, все еще остро переживавший внезапно прерванный войною отгул выходных. И в обычное время не очень разговорчивый и общительный, он казался теперь еще более мрачным: ведь не только отгул, а и свадьба Семена сорвалась. До свадьбы ли когда «Коммунар» не сегодня-завтра уйдет в море, а куда и надолго ли, кто может знать?

— Ты вернешься? — спросил Лагутин, со скрытой завистью оглядывая отутюженный костюм старшего помощника. — Или в городе заночуешь?

— Какой город! — отмахнулся Маркевич. — С совещания сразу на судно. Пока!

Он прикрыл за собой дверь, но тотчас опять просунул голову в каюту и, заговорщически подмигнув Семену, прошептал:

— Сразу же вернусь, слышишь? Не спи! Вернусь, а ты, — и большим пальцем правой руки показал через плечо в сторону берега, — на всю ночь, до утра…

Лагутин благодарно улыбнулся, опустил веки на посветлевшие глаза.

В Управление пароходства Маркевич пришел в начале десятого, надеясь повидать Василия Васильевича до совещания. Но в кабинет к заместителю начальника его не пустили: занят. Пришлось бродить по коридорам, от нечего делать читая трафаретки на многочисленных дверях: «Диспетчерская», «Служба эксплуатации», «Механико-судовая служба». Дошел и еще до одной двери: «Начальник АХО». Прочитал — и будто варом обдало с головы до ног: сколько раз за минувшие годы службы на флоте в этой комнате вручали ему письма от родных и знакомых! Ведь сюда поступает вся почта для всех северных кораблей!