Только мертвые молчат - [22]

– По мне, так на телевидении нет должного контроля, особенно с развлекательными программами. Эти кривляния, эти полуголые телеса… Так-то мы воспитываем молодежь…

Григор придерживался несколько иного мнения. Эстрада – это эстрада, всемирное явление, может быть, просто надо ее развивать. Вот со спортом у нас развитие и вправду запаздывает.

– Напротив, уж спорт суют-то во все дыры! – отрезал Вангелов. – Из спорта сделали целую империю. А работать кто будет?

Станчев сказал, что в среде молодых заметна определенная распущенность, но виновны-то в этом, в конце концов, мы, старшее поколение.

– Все это так, да не так, – возразил Вангелов. – Это смотря какое старшее… Вы, как я понял, занимаете ответственную должность. Он, – Вангелов кивнул на Арнаудова, – тоже. Моя милость в том числе. Спрашивается, разве мы несем вину за все это?

В памяти Арнаудова всплыл ученический глобус, и он вмешался:

– Что верно, то верно, в свое время мы были более собранными, старались, занимались комсомольской работой, даже танго танцевать стеснялись, а Никста?

Этого человека несет неведомо куда, подумал Станчев, и в его сознании всплыло видение выпускного вечера: он сам, распростершийся в ногах девочки, и разодетый Григор, помогающий ему подняться с пола… Спокойствие, Коля… Он выгадывал удобные мгновения и вглядывался в глаза Григора, полупрозрачные, оживленные спиртным. В них не крылось ни тени угрызений или обеспокоенности, напротив – они смотрели ясно и весело. Можно было только догадываться, какие страсти бушевали у них с Кушевой. Подобное впечатление производил и вид его широких плечей, буйной гривы, все еще упругая походка и энергичные движения. Как возможна такая скрытность при его обезоруживающей общительности? Что-то здесь неладно.

– Было дело, Визирь.

– Мне приходится часто бывать за границей, – продолжал Арнаудов, – на Востоке, на Западе, Стефан знает. И при первой возможности я стараюсь понаблюдать за жизнью там. В Союзе на меня производит впечатление серьезность молодых, чем-то зрелым тянет от них. На Западе картина пестрая, там всякого можно повидать, от хиппи и проституции до демонстраций и безработных. И при этом высокая материальная культура, даже расточительство.

– Гриша, за материальным и мы пытаемся поспеть. Рана не здесь, – снова вмешался Вангелов.

Из глубины заведения со звуками музыки появились переодевшиеся в народные костюмы оркестранты, а за ними с гиканьем и свистом выскочили статные девицы и парни – разряженные в цветастые национальные костюмы, с заученными улыбками на лицах. Хоровод начал виться между столиками, как хвост какого-то дракона, страстно зазывали кларнеты, как из подземелья гремел барабан, то здесь, то там сверкали очки в позолоченных оправах – похоже что немцы, слышались одобрительные возгласы с иностранным акцентом. Танец потянулся в их сторону, с перезвоном колыхались монетки на молодых грудях танцовщиц, взметались передники и развевались юбки, мелькали антерии[11]. Подпрыгивающая цепочка достигла их стола, и Станчев заметил на руке одной из девушек серебристый браслет. Массивный, тяжелый браслет, который он где-то уже видел… Да ведь точно, сообразил он, подобный браслет был у Кушевой, еще на нем было выгравировано большое Вэ. Визирь…

Он посмотрел на Арнаудова. Тот следил за танцующими, со скрытым интересом наблюдая за женщинами, по крайней мере так показалось Станчеву. Его взгляд переместился на Тину Арнаудову. Отставив стул, чтобы было удобней наблюдать за хороводом, она возложила свою полную руку на колени. Станчев глазам своим не поверил: чуть выше кисти блестел на свету такой же браслет, тот же самый, Анеттин. Та же форма, материал, инкрустация. Ни о чем не подозревая, Тина критическим взглядом обводила танцующих и оркестрантов, двигавшихся в такт глухим толчкам барабана. Он перевел взгляд на Арнаудова – тот хлопал в ладоши, расправив плечи и выпятив свою широкую и здоровую грудь.

Наконец хоровод и оркестр потонули в глубине ресторана, музыка захлебнулась, лишь в пространстве кружилось ее слабое эхо, но вскоре и оно заглохло. Компания снова разделилась на две группы.

– Хорошо танцевали, ловко, – выразила свое мнение Цветана Вангелова.

– Наоборот, лишь бы отметиться, – перебила ее Роси.

– Это же корчма, – примирительно отозвалась Тина.

Петранка дипломатично промолчала. Она уже подверглась подробному расспросу об ее образовании, о работе ее отца, о том, где они остановились, сколько раз купались, когда оканчивается смена. Хорошо, что она была смуглой, и при вечернем освещении был незаметен ее слабый загар. Она же сообразительно выкрутилась, сказав, что отец еще не был на пляже из-за высокого давления и сидел в комнате, а она больше лежала под зонтиком – и без того природа наградила ее темной кожей.

– А я сгораю, как ребенок, – призналась белолицая Цветана.

– И я, – присоединилась к ней Тина. – Если бы не солнцезащитные кремы, я бы уже давно коротала время в кожном отделении.

– А вы? – обратилась к Роси Петранка.

– Я? Я влезаю в море рано утром и вылезаю из него к обеду. А вы хорошо плаваете?

Петранка боялась воды.