Только хорошие индейцы - [16]

Она способна говорить о чем-то одном?

– Ты это серьезно? – спрашивает Льюис и посылает ей мяч грудью так медленно, что она ловит его в воздухе, будто бы даже с презрением к такому слабому пассу. Однако ее развевающаяся на ветру рубашка цепляется за мяч, когда она прижимает его к животу, поэтому она с раздражением подбрасывает мяч высоко вверх и заводит руки за спину, чтобы завязать ее концы, избавиться от лишней ткани, а потом снова его ловит. Пита в такой ситуации обычно заправляет передние полы под свой спортивный бюстгальтер, но Шейни такой вариант даже не рассматривает.

– Ох, – произносит она, проследив за случайным взглядом Льюиса на свой живот.

Там тянется длинный, рваный шрам сверху вниз, не из стороны в сторону и не внизу, как шрам после кесарева сечения. Он выглядит так, словно ей провели операцию на открытом сердце, однако этот уродливый, неровный рубец расположен чуть ниже.

Неужели все свои травмы она получила зараз? Одна очень плохая ночь вместо многих довольно неприятных ночей?

Льюису хочется спросить о возможной автомобильной аварии, или задать вопрос, не младенец ли стал причиной этого шрама, или это сделал какой-то парень… но что, если она единственная выжила после аварии? Что, если младенец погиб? Что, если тот парень, сам без шрамов, до сих пор где-то ошивается?

– Выкладывай уже, – говорит Шейни, имея в виду шрам. – Давай, я уже все вопросы слышала. Где я побывала, в отделении «Скорой помощи» или у мясника?

Она держит мяч двумя указательными пальцами и вращает его большими пальцами, между Льюисом и своим животом… Несмотря на ее спокойствие, Льюис понимает, что ей не очень-то хочется, чтобы он на нее глазел.

– Да он едва заметный, – выдает он стопроцентную ложь. – А все было…

Она быстро переводит взгляд на корзину, и ее молчание говорит само за себя, больше ему ничего не нужно: ее история, склеенная из всех других известных ему историй, сама складывается у него в голове. Она была молода, а доктора «Скорой помощи» лишили лицензии, поэтому она старалась убежать от той крошечной могилки как можно дальше, и это закончилось примерно на расстоянии одного бака бензина от ее резервации.

– Мне очень жаль, – говорит Льюис. Ему жаль не то, что он увидел ее шрам, а то, что с ней случилось.

– Мы оттуда, откуда мы родом, – отвечает она. – Шрамы ведь входят в сделку.

Льюис выходит на баскетбольную площадку, с трудом включаясь в эту игру.

– Значит, ты и правда хочешь книгу? – спрашивает он, все еще уверенный, что это какая-то сложная шутка.

– Да, я умею читать. – Она оскорбленно пожимает плечом, приближается к нему, стуча мячом, потом поворачивает обратно, будто приглашает. Все парни-баскетболисты могут поучиться у девушек-игроков хотя бы этому приему: повернуться к защитнику задницей, чтобы иметь возможность защитить мяч, обойти с той или с другой стороны. Проблема в том, что самолюбивые парни всегда считают, что более удачный прием зайти спереди, смотреть в глаза, а потом обойти финтом сбоку. И может, так и есть. Но именно у парней чаще воруют из карманов.

Шейни наступает прямо на Льюиса, она ведет мяч далеко от своего тела, так что он не может до него дотянуться из-за ее спины.

Он понимает, что ему несдобровать, если Пита сейчас вернется. С тем же успехом он мог бы в баре прижиматься сзади к полураздетой девушке, которая делает вид, что не умеет играть на бильярде. Но Пита не придет. Она будет работать еще несколько часов, и даже потом ей придется прошагать пешком еще минут десять со стихийной парковки с рабочей сумкой через плечо и с защитными наушниками на шее. Вероятно, мир кажется ей таким тихим после целого дня в окружении самолетов с работающими на полную мощность двигателями. Они ревут вокруг весь день.

Пита.

Льюис дает себе клятву держать в голове ее имя в следующие несколько минут.

Шейни наклоняется вправо, будто собирается воспользоваться левой и бросить мяч вперед, потом пуститься в длинный дриблинг, который приведет ее на участок под корзиной, если она сумеет проскользнуть и бросит мяч снизу. Но потом она поворачивает влево, и Льюис, как обычно, как с Питой, покупается на эту уловку. Она ужом проскальзывает мимо, тренер хорошо обучил ее работать ногами, и вот сетка уже выплевывает мяч вниз.

– Мне приходилось удерживать свои треники, – кричит ей Льюис.

– Ничего подобного, – отвечает Шейни и посылает мяч в гараж, подальше от обоих Харли – умирающего пса и стоящего в гараже мотоцикла «Роуд Кинг».

– А теперь, полицейский, доставай свою книгу и заводи на меня дело.

Прошла секунда, пока до Льюиса дошло. И он хорошо понимает, что она только что внедрила образ «наручников» в его мозг. Тем не менее он ведет ее в дом, одной рукой крепко придерживая свои треники, но, когда он оглядывается на повороте лестницы, Шейни все еще стоит у кухонного стола.

– Черноногие? – спрашивает она.

Она почти касается свертка из шкуры вапити, лежащей на столе, и она только что то ли назвала племя Льюиса, то ли спрашивает, не из их ли резервации эта шкура.

– Что? – отзывается Льюис, останавливаясь и хватаясь свободной от треников рукой за стойку перил на повороте лестницы.