Только этот мужчина - [13]

Браунам тоже захотелось поделиться с Паломой новостями, и они наперебой заговорили о своем неоперившемся бизнесе, так что остаток вечера прошел в оживленной беседе. Палома очень удивилась, когда заметила в своей руке второй бокал вина. Обычно воздержанная в вине, сейчас она не могла вспомнить, куда делся первый бокал. Ощущая странное спокойствие и расслабленность, она поставила вино на столик.

Было уже поздно, когда они наконец вышли на улицу. Вздрогнув от внезапной прохлады, Палома постояла немного, глядя вниз на огни города. Бледный осколок луны выглядывал из-за облака, заставляя его край серебриться. Спокойное и невозмутимое, все в звездных блестках, море походило на прекрасное шелковое полотно. Воздух был пропитан запахом соли.

В дверях своего дома стояла, обнявшись, смеясь и махая на прощание, чета Браунов.

Палому снова охватило ощущение одиночества и оторванности от мира. У нее никогда не было своего дома. Квартиры, которые они с матерью снимали, были лишены тепла и уюта. Даже «Голубиный холм», несмотря на то, что она его любила, никогда не был ей родным домом.

Констанция и Фрэнк смотрели на нее с нескрываемым восторгом. Наверное, она казалась им инопланетянкой, залетевшей ненадолго, чтобы осветить их скромную жизнь, и стремящейся вернуться на свою планету. Они не понимали своего счастья.

Даже дети не принадлежали ей: основу их характеров и мировоззрения заложили Джон и Анна.

И как человек может все это выдержать, думала с горечью Палома, оборачиваясь еще раз, чтобы махнуть рукой гостеприимным хозяевам. Но тут же мысли ее спасительно переменились: у меня есть то, чего нет у многих. А все, что мне до сих пор было нужно, — это хорошая работа. Может быть, я встречу человека по душе, полюблю его. Он станет для меня якорем спасения в этом мире.

И хотя рассудок подсказывал ей, что такого мужчины просто не может быть, Она очень хотела верить в чудо.

— Я поеду следом — провожу тебя, — сказал Джон, открыв дверцу ее машины.

Кивнув, она пробормотала:

— Спасибо.

Палома могла отказаться, но разве это что-нибудь изменит? Джон воспринимал женщин как слабую половину человечества, за которой надо присматривать, особенно когда дело касается таких вещей, как, например, вождение автомобиля.

Спустя десять минут, когда они были уже довольно далеко от дома Браунов, их нагнала машина, которая вела себя очень странно. Слепя яркими фарами, она преследовала машину Джона, затем, рывком обогнав ее, нырнула между ней и автомобилем Паломы и, заливаясь беспорядочными гудками, стала прижимать ее машину к обочине.

— Дьявол, — со злостью выругалась Палома, не переставая держать ногу на тормозе. Она быстро взглянула в зеркало заднего вида. Джон отстал, но теперь догонял ее.

То ли из-за этого короткого взгляда, то ли из-за непривычки к левостороннему движению Палома не увидела встречной машины на повороте, а когда заметила, было уже слишком поздно. Она нажала на тормоз. Шины завизжали, машина, скользя по мокрому от росы асфальту, завертелась и скатилась в кювет.

Пристяжной ремень уберег Палому от серьезных травм, но все же она сильно ушибла колено и руку. Боль пронзила ее. Не в силах терпеть, Палома закричала и привалилась к боковой стойке.

Спустя какое-то время, придя в себя, она услышала тревожный вопрос Джона:

— С тобой все в порядке? Палома, ответь!

Ему с трудом удалось открыть дверцу машины, и он склонился над женщиной. Когда Джон прикоснулся к ее руке, она не сдержалась и вскрикнула от боли.

— Извини, — сказал он, бережно отпуская ее. — Где, где болит?

— Запястье, — простонала Палома, укачивая больную руку, словно ребенка. — Кажется, я его сломала.

— Постарайся не шевелить рукой. Где-нибудь еще болит? — спрашивал Джон, ощупывая ее. — Что с ногами?

— Колено болит немного, но нога двигается. Все в норме, кроме запястья. — Палома опять попыталась подвигать рукой, но тут же задохнулась от острой боли. — Черт, как больно, — процедила она сквозь сжатые зубы. — А как ты?

— Я-то в порядке. А они смылись, когда ты оказалась в кювете, но я их видел.

Луч света от зажигалки, ослепив Палому, заставил зажмуриться.

— На сотрясение мозга не похоже, — рассуждал Джон, игнорируя ее протест. Пятно света скользнуло вниз. — Крови нет. — Пошевели-ка пальцами на ногах.

Это оказалось несложно.

— Ну, все в порядке. Дышать не больно?

— Немного. Но, похоже, это от ремня. Я знаю, что такое сломанные ребра. У меня этого нет.

— Так, хорошо. Голова не болит?

— Слегка.

— Посмотри на меня.

Палома живо повернула голову. Ее поразил мягкий голос Джона:

— Тебе больно?

— Не очень.

— Похоже, ты легко отделалась. — Он протиснулся в машину, снял с сиденья лохматый коврик и укрыл им Палому. — Я вызвал помощь по радиотелефону. Мне придется оставить тебя ненадолго, чтобы встретить их. Побудешь одна?

— Да, конечно.

Но когда он ушел, Палому покинуло самообладание. Она в изнеможении упала на сиденье. В таком положении ее и нашли врачи.

Через два часа с забинтованной рукой и пакетиком лекарств в сумке она сидела в просторном «мерседесе» Джона, спокойная и почти счастливая. В больнице неподалеку от Тунеатуа ей сделали рентгенографию, тщательно осмотрели, прежде чем окончательно убедились, что самая тяжелая травма, какую она получила, это сильное растяжение запястья.