Только дружба? - [10]

— Но кое-что осталось по-прежнему, — намеренно резко сказала Девон. — Например, твое полнейшее пренебрежение к чувствам других людей.

Это была ложь, и Девон тут же стала лихорадочно вспоминать хотя бы одно подтверждение своим словам. Вспомнила!

— Когда ты убегал из дому по ночам, твои родные небось не находили себе места от беспокойства.

— Если степень тревоги выражается в строгости наказания, то они, наверное, очень беспокоились.

Циничные нотки в его голосе побудили Девон всмотреться в застывшее лицо Паркера. Ей вдруг вспомнились синяки на спине Паркера — она увидела их, когда они пошли купаться всей компанией и он разделся. А бывало, в самую жару Паркер отказывался снимать футболку с длинным рукавом... Девон осенила ужасная догадка. Забыв о головной боли, она рывком села в кровати.

— Он тебя бил! — Вспомнив Фила Холлинза с его вечно сжатыми губами и с огромными тяжелыми ручищами, Девон содрогнулась. — Ты никогда не рассказывал!

К самой Девон никто никогда и пальцем не притронулся: ни родители, которых она помнила смутно, ни бабушка. Она почувствовала стеснение в груди, в глазах защипало. Только сейчас Девон поняла то, что должна была понять много лет назад: попытки взрослых подогнать Паркера под некий шаблон, которому должен был соответствовать отпрыск рода Холлинзов, не ограничивались словесными нападками, от него добивались повиновения силой!

— Ладно, Девон, забудь, — бросил Паркер.

— Но...

— Ты дышишь слишком часто, у тебя голова закружится.

Он с почти академическим интересом наблюдал, как вздымается и опадает ее грудь. Итак, он заметил, что у нее есть грудь. Но одно дело заметить, и совсем другое — пялиться. Паркер поспешно отвел взгляд.

Девон не собиралась извиняться за слишком эмоциональную реакцию, более того, она не понимала, как он может оставаться бесстрастным.

— Паркер, но разве тебя это не бесило?

Бесило, и еще как, однако Паркер не собирался рассказывать, каких усилий воли ему стоило загнать негодование, зревшее в нем годами, вглубь, чтобы оно не мешало ему жить дальше.

— Я бы... я бы... — Девон сжала кулаки. Паркер взял ее за запястья, медленно разжал ее плотно сжатые пальцы и тихо сказал:

— Я тебя понимаю.

Он не раз благодарил судьбу за то, что склонность отца поднимать кулак на непутевого сына всякий раз, когда тот имел несчастье вызвать его раздражение, в нем самом трансформировалась в глубокое отвращение к любому насилию. Слишком уж часто пристрастие к насилию передается из поколения в поколение, хорошо, что с ним, с Паркером, этого не произошло. Был только один случай, когда он пустил в ход силу, чтобы кого-то наказать, — если быть точным, то не одного, а троих. Это случилось на первом курсе университета. Как-то вечером, возвращаясь после кино в студенческое общежитие, Паркер услышал какие-то подозрительные звуки, доносившиеся из общей комнаты. Ему показалось, что кто-то — кажется, женщина — вскрикнул, но звук внезапно прервался, словно кричавшему заткнули рот. Паркер пошел посмотреть, в чем дело. Трое подонков прижали к стене ярко размалеванную девицу, один из них зажимал ей рот ладонью. Их грязные намерения не вызывали сомнений. Возможно, девушка отчасти сама была виновата, не следовало идти с тремя подвыпившими студентами, но Паркер никогда не оспаривал правило «дама имеет право передумать». К тому же трое на одну... Его передернуло от омерзения, в глазах от гнева потемнело, недолго думая он ринулся в бой и вскоре вышел победителем. В тот день он одолел не только трех подонков, но и нескольких собственных демонов.

Ощутив прикосновение его пальца к своей ладони, Девон замерла. В животе возникло какое-то странное ощущение, она нахмурилась и посмотрела в бездонные глаза Паркера. То, что Девон в них увидела, застало ее врасплох. Напряжение, сковавшее ее несколько секунд назад, внезапно сменилось другим чувством: Девон захлестнула волна сексуального возбуждения, равного которому по силе ей еще не доводилось испытывать. Не в состоянии пошевелиться, она только и могла, что смотреть на Паркера, затаив дыхание.

— Я знаю, тебе очень хочется спросить...

Девон постаралась не замечать тепла, разливающегося внутри. Причина ее состояния понятна: низкий бархатный голос Паркера самой природой и многолетним опытом был настроен на то, чтобы ошеломлять и опьянять любую женщину. Женские инстинкты Девон, годами дремавшие, очень не вовремя проснулись и ожили. В данный момент ей хотелось вовсе не задавать ему вопросы. О том, чего именно ей хотелось, Девон стыдилась даже подумать.

— Отвечаю: нет, я не принял твое пьяное приглашение. Но и оставить тебя спать в скрюченной позе на диване в гостиной тоже не мог. Поэтому я отнес тебя в кровать.

— Я тебя не приглашала в постель!

Девон посмотрела на его рельефные бицепсы. Легко представить, как Паркер поднял ее на руки и отнес в спальню. Настолько легко, что воображение тут же подкинуло Девон романтизированную версию событий, разыгравшихся ночью в ее спальне. Удивляло ее только одно: как она могла это забыть?

— Нет, не приглашала.

Улыбка Паркера, задуманная как непринужденная, получилась чуть-чуть натянутой. Когда Девон во сне несколько раз придвигалась к нему, это нельзя было назвать приглашением в прямом смысле слова, однако это было весьма соблазнительно и напомнило Паркеру, что, хотя его сердце разбито, остальные органы и части тела — в полном порядке.