Толкиен. Мир чудотворца - [52]

Наконец, после пламенной речи своего предводителя, нолдор очертя голову пускаются в великий поход; хотя они и разделились в пути, всем им, однако, не терпится увидеть «новые, неведомые земли». И все же что двигало нолдор? Вероятно, утрата былого status quo(76): ибо для них она была горше потери Сильмариллов и важнее ненависти к Морготу. В Валиноре нолдор жили счастливо и в достатке. Но, как объявил Феанор своему народу и вестнику Манве, «через бури и невзгоды обретем мы счастье или, по крайней мере, свободу». Подобная демоническая или прометеевская страсть к свободе и предопределяет участь охваченных фанатизмом народов, ибо вверить свою судьбу пророку — легче легкого. И уж кому–кому, а нам с вами это хорошо известно: ведь в нашем прошлом, в XX веке, лжемессий и лжепророков хватало, и мы отлично помним, во что они в конце концов ввергли мир.

Так и здесь, в братоубийственной войне, разразившейся в Алквалонде, нолдор столкнулись со своими былыми друзьями — телери, морскими эльфами, а потом для нолдор ужасающим бременем стало Северное пророчество, обещавшее им страшные беды среди снегов и льдов. В перерождении Феанора Валар усматривают худшее из деяний Моргота. Исстхпленнаяярость уходит из Феанора вместе с жизнью, и тело его тотчас сжимается в комок, потому что кроме гнева в нем уже ничего не оставалось.

Пути героев Толкиена пролегают большей частью через глухие лесные чащобы. Лес для Толкиена — это целый народ: деревья подобны людям, живым существам, притом говорящим. Деревья — истинные светочи, дивные, творения, наделенные первородной магической силой, которая нередко служит во благо людям и эльфам.

И самый знаменитый из этих духовных древесных героев, конечно, Древень, он же Фангорн. Он — один из самых древних обитателей Средиземья — во всяком случае, во «Властелине Колец». Он — Повелитель онтов, наделенных тайной всесокрушающей силой, и, раз ожив, сила эта сметет Сарумана вместе с подручными ему полчищами орков. Фангорн, древний лес, подобно легендарному Мирквуду (Темнолесью), слывет живым и подвижным, а порой и враждебным. И в этом смысле Толкиен словно воссоздает знаменитую сцену из шекспировского «Макбета», когда главный герой — Макбет вдруг видит, как на него надвигается Дунсинанский лес, чтобы уничтожить. Впрочем, Толкиен, сказать по чести, не любил Шекспира, да и упомянутая сцена в «Макбете» ему не нравилась. Сам же Шекспир создал ее под явным влиянием кельтской легенды «Кад Годно» — «Битва деревьев». Известные кельтологи Кристиан Гийонварк и Франсуаза Леру приводят в этой связи следующий отрывок из кельтского эпоса:

«Дуб — несравненный быстроход:

Ввергает в трепет он земную твердь и небосвод,

Отвага же его стеной встает перед врагами,

Опорой нерушимой кличет его всяк, кто с нами».

А вот как описывает своих героев–онтов Толкиен:

«Они были разные, как деревья одной породы, но разного возраста и по–разному возросшие, или совсем уж несхожие, как бук и береза, дуб и ель. Были старые онты, бородатые и заскорузлые, точно могучие многовековые деревья (и все же по виду намного моложе Древня), были статные и благообразные пожилые исполины, но ни одного молодого, никакой поросли».

До поры до времени таинственный онтский народец пребывал в вековой спячке, оставаясь безучастным к судьбам прочих обитателей Средиземья, в том числе и братьев–скитальцев по Кольцу. По словам того же Древня, кое–кто из онтов «совсем уж одеревенел» (вот вам образ, вполне достойный многих наших «переродившихся» современников); да и потом, с уходом онтиц они, говорит Древень, просто «сгинули» — онтское племя оказалось обреченным на вымирание. Словом, перед нами — своеобразное безмятежное монашеское братство. Вот, к примеру, как выглядит в воображении Толкиена один из лесных собратьев:

«Листвень заспался, совсем, можно сказать, одеревенел; все лето стоит и дремлет, травой оброс по колено. И весь в листьях, лица не видать. Зимой он, бывало, встрепенется, да теперь уж и зимой шелохнуться лень».

А вот какая участь постигла другого члена «лесного братства» — Вскорня:

«Орки его ранили, родичей перебили, от любимых деревьев и пней не осталось».

В довершение Древень с горечью прибавляет: «Нет, я, видать, проморгал. Запустил я свои дела. Хватит!»

Воспользовавшись дремотой онтов, полчища Сарумановых орков кинулись вырубать леса почем зря — а ведь когда–то Саруман был онтам другом. И только с появлением двух невысокликов хоббитов — Пиппина и Мерри онты очнулись от безвременной спячки и, воспрянув духом, выступили в поход, дабы «Изенгард окутала ночь». Воспряв, онты стали прежними, какими были до великой дремоты; именно они сокрушают стены Изенгарда, точно твердь эта была сложена не из крепкого гранита, а из пыльного крошева: ибо «мы — кость от кости самой земли», — подмечает Древень–Фангорн.

Стоило воспрянуть одному онту, помимо Древня, — Брегаладу, как за ним в считанные мгновения встали и другие. И тотчас подхватили песню:

«На Изенгард!

Пусть грозен он, стеной гранитной огражден,

Пусть щерит черепной оскал за неприступной крепью скал, —

Но мы идем крушить гранит, и Изенгард не устоит!»