Толкиен. Мир чудотворца - [54]
И тут становится очевидной оборотная сторона странствий, далеко не самая привлекательная (как, впрочем, и в случае жуткого перехода Сэма и Фродо через Мордор в компании с Горлумом, когда путниками мешает продвигаться вперед некая незримая сила). Как подмечает Толкиен, гномы крепки как скала и в труде, и в скитаниях, но нескончаемая гонка изматывает до предела, тем более что надежда вызволить двух друзей–хоббитов из орочьих лап тает прямо на глазах. Пожалуй, один только Леголас сохраняет бодрость духа и тела; к тому же, только он и может в буквальном смысле спать на ходу — «забываться сном, недоступным людям или гномам, — эльфийским мечтанием о нездешних краях».
Гимли начинает роптать, поминая недобрым словом Гэндальфа — не все, мол, предвидел, не все предугадал, хотя и прослыл прозорливым, — при том, что преследователи уверены: маг, добрый их друг и товарищ, канул безвозвратно. И вот, когда они втроем добираются наконец до опушки Фангорна, Гимли ворчит: что еще остается делать — только умереть с голоду в этом дремучем лесу…
Другой многотрудный переход выпадает на долю Фродо и Сэма — они совершают его вместе с Горлумом по извилистым тропам, затерянным в землях Саурона. Места эти нехоженые, окутанные зловещим мраком, и, кажется, троим путникам их ни за что не одолеть. Но величайшая литературная заслуга Толкиена как раз в том и заключается, что описанию этого нескончаемого перехода он отвел в своей книге добрых триста страниц. При том острый глаз наблюдателя ни разу его не подвел —даже не верится, что все это он видел не в реальной жизни, а в собственном воображении. Возьмем несколько примеров, напомнив для начала тот, что уже был приведен выше:
«В стылый предутренний час они прыгали по мшистым кочкам, а ручей забулькал на последней россыпи каменных обломков, и канул в ржавое озерцо. Шелестели и перешептывались сухие камыши, хотя в воздухе не было ни дуновения.
И впереди, и по обе руки простирались в тусклом свете неоглядные топи и хляби. Тяжелые испарения стелились над темными смрадными мочажинами. Их удушливое зловоние стояло в холодном воздухе. Далеко впереди, на юге, высились утесистые стены Мордора, словно черный вал грозовых туч над туманным морем»
И так — на протяжении многих–многих страниц. Все это еще больше убеждает наших хоббитов, что они и впрямь забрели в самые гиблые края во всем свете. Правда и то, что их поход, в сравнении с ратными подвигами Пиппина и Мерри, дело на редкость неблагодарное и изнурительное. Из них троих больше всего достается Фродо: он смертельно устал и почти всю дорогу плетется в хвосте, покуда спутники его выбирают верную стезю в лабиринте едва различимых троп. А между тем кругом простирается сплошная топь: «окна, заводи, озерца, раскисшие русла речушек… Это было нудно и утомительно. Зима с ее мертвенным, цепким холодом еще не отступилась от здешнего захолустья».
Даже сноровистый Горлум порой теряется — не может отыскать верную дорогу. Так, постепенно «они забрели в самую глубь Гиблых, или Мертвецких, Болот, и было уже темновато». Дальше Толкиен дает еще одно описание обрывистых стен Мордора. Путники уже брели по безотрадной, сумрачной бугристой равнине, больше похожей на неоглядное заброшенное кладбище, — символ долгого, мучительного сошествия в преисподнюю, внешние пределы которой обозначились в виде Мертвецких Болот.
Пришествие в Мордор характеризуется в начале главы 3 тома 4 своеобразной фонетической поляризацией:
«С запада Мордор ограждает сумрачная цепь Эфель–Дуата… а с севера — пепельно–серый, обветренный хребет Эред–Литуи..»
Далее Толкиен упоминает скорбные равнины Литлада и Горгорота — последнее название созвучно с библейской Голгофой, — Ущелье Привидений Кирит–Горгор и, наконец, Клыки Мордора. Ну а за всем этим громоздится крепость Барад–Дур…
К мытарствам двух хоббитов и Горлума мы еще вернемся — в главе «Изысканный ужас». В самом деле, далеко не всякий писатель смог бы так мастерски создать обстановку страха, перерастающего в леденящий ужас, вызванный будто не самим автором, а природой, словно она внезапно переродилась, сделавшись в одночасье до омерзения неприглядной. Это тем более ощутимо на фоне loca amoena — дивных, благих мест, что встречались нашим странникам на их долгом пути. Приведем здесь примечательные в этой связи слова Фродо:
«Он [Бильбо] часто повторял, что на свете всего одна Дорога, что она как большая река: истоки ее у каждой двери, и любая тропка — ее проток».
Фродо пока еще не улавливает до конца смысл дядюшкиных слов: ведь он еще только в начале своего пути и пока только раз столкнулся с одним из Черных Всадников. Но он уже предчувствует чарующую магию Дороги, ибо для него она становится сродни Судьбе. И если в нашем мире все дороги ведут в Рим, то в мире Толкиена, они непременно ведут к Кольцу.
Loca amoena (напомним — дивные места), через которые пролегает путь героев «Властелина Колец», заключают в себе важную символику — она имеет прямое отношение к риторической традиции, восходящей к тем стародавним временам, когда странствующие поэты состязались меж собой в красноречии — вернее, в умении живописать чарующую прелесть природы. История живописания подобных loca amoena начинается с легенд о короле Артуре, вдохновлявших многих писателей и поэтов, очарованных Средневековьем и героической рыцарской эпохой.
«Те, кто читают мой журнал давно, знают, что первые два года я уделяла очень пристальное внимание графоманам — молодёжи, игравшей на сетевых литературных конкурсах и пытавшейся «выбиться в писатели». Многие спрашивали меня, а на что я, собственно, рассчитывала, когда пыталась наладить с ними отношения: вроде бы дилетанты не самого высокого уровня развития, а порой и профаны, плохо владеющие русским языком, не отличающие метафору от склонения, а падеж от эпиграммы. Мне казалось, что косвенным образом я уже неоднократно ответила на этот вопрос, но теперь отвечу на него прямо, поскольку этого требует контекст: я надеялась, что этих людей интересует (или как минимум должен заинтересовать) собственно литературный процесс и что с ними можно будет пообщаться на темы, которые интересны мне самой.
Эта книга рассказывает о том, как на протяжении человеческой истории появилась и параллельно с научными и техническими достижениями цивилизации жила и изменялась в творениях писателей-фантастов разных времён и народов дерзкая мысль о полётах людей за пределы родной Земли, которая подготовила в итоге реальный выход человека в космос. Это необычное и увлекательное путешествие в обозримо далёкое прошлое, обращённое в необозримо далёкое будущее. В ней последовательно передаётся краткое содержание более 150 фантастических произведений, а за основу изложения берутся способы и мотивы, избранные авторами в качестве главных критериев отбора вымышленных космических путешествий.
История всемирной литературы — многотомное издание, подготовленное Институтом мировой литературы им. А. М. Горького и рассматривающее развитие литератур народов мира с эпохи древности до начала XX века. Том VIII охватывает развитие мировой литературы от 1890-х и до 1917 г., т. е. в эпоху становления империализма и в канун пролетарской революции.
«В поисках великого может быть» – своего рода подробный конспект лекций по истории зарубежной литературы известного филолога, заслуженного деятеля искусств РФ, профессора ВГИК Владимира Яковлевича Бахмутского (1919-2004). Устное слово определило структуру книги, порой фрагментарность, саму стилистику, далёкую от академичности. Книга охватывает развитие европейской литературы с XII до середины XX века и будет интересна как для студентов гуманитарных факультетов, старшеклассников, готовящихся к поступлению в вузы, так и для широкой аудитории читателей, стремящихся к серьёзному чтению и расширению культурного горизонта.
Расшифровка радиопрограмм известного французского писателя-путешественника Сильвена Тессона (род. 1972), в которых он увлекательно рассуждает об «Илиаде» и «Одиссее», предлагая освежить в памяти школьную программу или же заново взглянуть на произведения древнегреческого мыслителя. «Вспомните то время, когда мы вынуждены были читать эти скучнейшие эпосы. Мы были школьниками – Гомер был в программе. Мы хотели играть на улице. Мы ужасно скучали и смотрели через окно на небо, в котором божественная колесница так ни разу и не показалась.
