Толкиен. Мир чудотворца - [40]
Размышляя о грядущих сумерках, Фарамир с невозмутимостью мудрого провидца предвидит конец своего Времени и Града и не тщится спасти их любой ценой. Он и правда мудрец, а кое–кто скажет — и фаталист, поскольку Фарамир не желает сворачивать со своего пути. Он напоминает хоббитам, что «злое безумство снедало их [нуменорцев] царства. Одни предались лиходейству и чернокнижию, другие упивались праздностью и роскошью…»
Чуть погодя по одному неосторожному слову Сэма Фарамир поймет, что Проклятье Исилдура все–таки у Фродо. Но он не пожелает его, потому что знает «накрепко: от иной гибели нужно бежать без оглядки». Затем, тихо проговорив, что все, верно, устали, Фарамир желает хоббитам доброй ночи; прощаясь, Сэм говорит ему то же, чем позже его будет попрекать родной отец, — что он во всем похож на мага.
Неприязнь, которую Денэтор питает к своему сыну Фарамиру, сродни его желанию возвеличиться над Гэндальфом, обретя куда большую духовную власть (ведь Фарамир себя считает учеником мага, и этого не скрывает) взамен власти светской, которую олицетворяет Арагорн. Поначалу Денэтор даже сожалеет, что Фарамир не оказался на месте Боромира. В венах Фарамира, как говорит Пиппину Гэндальф, течет истинно нуменорская кровь. Даже Пиппин, самый легкомысленный из хоббитов (и самый юный), угадывает в молодом воителе необыкновенное величие:
«В нем было высокое благородство, напоминавшее Арагорна, ну, может, менее высокое, зато ближе и понятнее: властитель иного склада, других времен, он все же наследовал и древнюю мудрость, и древнюю скорбь».
Однако Фарамиру то и дело приходится сносить незаслуженные укоры своего отца Денэтора:
«Зачем ты меня об этом спрашиваешь?.. Держишься ты почтительно, однако поступаешь всегда по–своему, не спрашивая моего совета… но я–то видел, что ты глаз не сводишь с Митрандира [Гэндальфа]… Давно уж он прибрал тебя к рукам».
Между Денэтором и Гэндальфом едва не вспыхивает ссора, и все из–за несходства между Боромиром и Фарамиром: первый действовал под влиянием своего отца, а второй — мага. Денэтор обращается к Фарамиру с такими словами:
«Я тебя знаю. Ты взял за образец властителей древности и стараешься выглядеть, как они, — величественным и благородным, милостивым и великодушным. Что ж, так и подобает потомку высокого рода, доколе он правит миром. Но в роковую годину за великодушие можно поплатиться жизнью».
А еще Денэтор говорит, что Боромир был ему добрым, верным сыном, ибо не учился ни у каких магов…
Вскоре Фарамира ранили в бою, и его вынес с поля брани князь Имраил. А тут еще к ране добавились усталость и тревога за отца — в точности как и у Эовин. Не случайно сердца их, в конце концов, соединятся (они даже расцелуются прилюдно — будто вопреки присущей Толкиену застенчивости).
В обличьи Дерхельма Эовин схлестнулась с Черным Главарем назгулов. Черный Всадник обрушил булаву на щит Эовин и разбил его вдребезги, а ей самой сломал руку. Но нанести деве последний удар назгул не успел: Мерри оказался проворнее и вонзил ему под колено меч. Эовин тоже пронзила его мечом — но под мантией и кольчугой оказалось пусто…
«Неистовый вопль стал протяжным, стихающим воем, ветер унес его, и вой захлебнулся вдали, и на земле его больше не слышали».
В этой трагической обстановке воины уподобляются неистовым берсеркам, одержимым поистине звериным духом.
«И войско двинулось, но мустангримцы больше не пели. «Смерть!» — в один голос грянули воины, и конная лавина, устремившись на юг, с грохотом пронеслась мимо убитого конунга».
Битва на Пеленнорской равнине завершается торжественным прибытием Арагорна на вражьем струге:
«На знамени было Белое Древо, как на стягах Гондора, но вокруг его короны семь звезд, а поверх — венец. Такого знамени, знамени Элендила, уже тысячи лет не видел никто».
Арагорн предстает в ослепительных лучах славы:
«Так явился Арагорн, сын Араторна, Элессар, наследник Элендила; он прошел Стезей Мертвецов и с попутным ветром приплыл в свое княжество Гондор от морских берегов. Ристанийцы заливались радостным смехом и потрясали мечами; в ликующем городе гремели трубы и звонили колокола».
По признанию Толкиена, он плакал, когда писал эту сцену. Тем более что потом воины с ходу бросаются в бой.
«Был среди них Леголас, был Гимли, крутивший секирой, и Гальбарад–знаменосец… Но впереди всех мчался Арагорн — на лбу его сиял алмазом венец Элендила, в руке сверкал меч, нареченный Андрилом: издревле он звался Нарсил, был сломан в бою и теперь, перекованный заново, пламенел грозно, как встарь».
Но Арагорну еще рано почивать на лаврах: его великий целительный дар нужен страждущим — Фарамиру, Эовин и Мерри. Как он успевает заметить, у Эовин и Мерри одинаковые раны: Мерри, «подобно царевне Эовин, поднял руку на смертоносца. Но скоро он придет в себя: он крепок духом, и уныние ему чуждо. Горе его не забудется, но оно не омрачит, а умудрит его».
Мерри и правда быстро очнется и, как истинный хоббит, первым делом сообщит, что он голоден.
А вот с Эовин и Фарамиром, как мог догадаться Арагорн, дело хуже, поскольку раны их давние. Что до Фарамира, то у него «смертельная усталость, душа не на месте из–за отца, а главное — Черная Немочь».
Владимир Сорокин — один из самых ярких представителей русского постмодернизма, тексты которого часто вызывают бурную читательскую и критическую реакцию из-за обилия обеденной лексики, сцен секса и насилия. В своей монографии немецкий русист Дирк Уффельманн впервые анализирует все основные произведения Владимира Сорокина — от «Очереди» и «Романа» до «Метели» и «Теллурии». Автор показывает, как, черпая сюжеты из русской классики XIX века и соцреализма, обращаясь к популярной культуре и националистической риторике, Сорокин остается верен установке на расщепление чужих дискурсов.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В новую книгу волгоградского литератора вошли заметки о членах местного Союза писателей и повесть «Детский портрет на фоне счастливых и грустных времён», в которой рассказывается о том, как литература формирует чувственный мир ребенка. Книга адресована широкому кругу читателей.
«Те, кто читают мой журнал давно, знают, что первые два года я уделяла очень пристальное внимание графоманам — молодёжи, игравшей на сетевых литературных конкурсах и пытавшейся «выбиться в писатели». Многие спрашивали меня, а на что я, собственно, рассчитывала, когда пыталась наладить с ними отношения: вроде бы дилетанты не самого высокого уровня развития, а порой и профаны, плохо владеющие русским языком, не отличающие метафору от склонения, а падеж от эпиграммы. Мне казалось, что косвенным образом я уже неоднократно ответила на этот вопрос, но теперь отвечу на него прямо, поскольку этого требует контекст: я надеялась, что этих людей интересует (или как минимум должен заинтересовать) собственно литературный процесс и что с ними можно будет пообщаться на темы, которые интересны мне самой.
Расшифровка радиопрограмм известного французского писателя-путешественника Сильвена Тессона (род. 1972), в которых он увлекательно рассуждает об «Илиаде» и «Одиссее», предлагая освежить в памяти школьную программу или же заново взглянуть на произведения древнегреческого мыслителя. «Вспомните то время, когда мы вынуждены были читать эти скучнейшие эпосы. Мы были школьниками – Гомер был в программе. Мы хотели играть на улице. Мы ужасно скучали и смотрели через окно на небо, в котором божественная колесница так ни разу и не показалась.