Толкиен. Мир чудотворца - [28]

Чтобы понять логику, по которой Толкиен составлял свой бестиарий, надо обратиться к нашей собственной исторической памяти. Главное место в своем животном мире Толкиен отвел птицам. Так, Эльвинг превращается в чайку, подобно тому, как обращаются в птиц феи из «Легенд о Граале». В «Сильмариллионе» и «Властелине Колец» не последняя роль отведена Торондору и Ветробою — властителям поднебесных высей, неизменно стоящим на стороне добра. Толкиен основательно прорабатывает величественный символ Повелителя орлов, сделав из этих птиц осведомителей и одновременно непревзойденных ездовых животных. Торондор со своей крылатой братией спасает Берена с Лучиэнью, а Ветробой выручает Гэндальфа с хоббитами.

Любовь к пернатым Толкиен выражает при каждом удобном случае: к примеру, когда Горлум (больше похожий на зверька, чем на хоббита, хотя по происхождению он, судя по всему, из тех же невысокликов) облизывается в предвкушении полакомиться птицей, Сэм глядит на него с нескрываемым отвращением. Птица у Толкиена — существо возвышенное, воздушное; птица — посредник между небом и землей. Впрочем, есть у него и пернатые, являющие собой полную противоположность благородным представителям пернатого царства: это назгулы, мерзкие Стервятники, рыщущие за Хранителями Кольца по пятам, денно и нощно.

Что до хищных птиц, в средние века один высокородный вельможа повелел изобразить на фамильном гербе самого себя с соколом на руке. Оно и понятно: ведь сокол издревле символизирует поднебесную власть, небесное начало. Древнеегипетскому богу Гору глазами служили солнце и луна. Египтолог Ги де Терварен писал:

«Когда египтянам было угодно изобразить какое–нибудь божество или выразить величие, падение, превосходство, титул или победу, они неизменно рисовали сокола».

А итальянский культуролог Фулканелли говорил, что, по древним повериям, орлы «олицетворяли силу и легкость ветра…»

В ведической традиции(44) Гаруда(45) враждует с нагами(46), то есть буквально орел противоборствует змеям, дух — материи и низменным человеческим помыслам. Орел и змея фигурируют и у Ницше в «Заратустре». Вместе с тем птичье пение по–латыни называется «carmen», что, помимо того, означает заклинание или пророчество. Стало быть, птичий язык — священный: через птиц передается Глас небес. Наконец, птичье пение олицетворяет гармонию возвышенного состояния, какой способен достигнуть далеко не всякий посвященный. Вспомним хотя бы, насколько важно «дыхание» в йоге. О том же говорит и Вольфрам фон Эшенбах(47), повествуя о своем герое Парцифале:

«Узрела как–то королева–мать,

Что сын ее не сводит глаз с дерев,

И, затаив дыханье, внемлет птичьим трелям,

А птахи знай себе щебечут без умолку,

Переполняя трепетом отроческую грудь».

Избранник небес Парцифаль — как и Персиваль(48) — с малых лет прислушивается к языку птиц, божественной «carmen galli»(49), языку возвышенного душевного состояния — то есть пению ангелов. Вольфрам упоминает дважды и павлина, чье ослепительное оперение сродни роскошеству королевского платья. К тому же павлин олицетворяет облик мира, и не случайно образ павлина стал расхожим в так называемой барочной литературе — например, в «Критиконе» Бальтасара Грасиана(50). Здесь же небезынтересно вспомнить, что павлин служил ездовым животным, «ваханой», Сканде(51). Таким образом, эта птица неизменно ассоциируется с ратными делами, и потому странствующий рыцарь, поэт–певец Вольфрам прибегает к его образу довольно часто.

В связи с магической символикой птиц можно вспомнить и другие слова упомянутого нами Фулканелли:

«С философской точки зрения, наш Меркурий — птица Гермеса, которую еще называют Гусем, или Лебедем, а иной раз и Фазаном» («Соборные тайны»).

Кроме того, Толкиен обращается и к исконному паническому ужасу перед волками. И как тут не вспомнить зловещий образ волка Фенрира из скандинавских мифов, когда автор «Сильмариллиона» описывает Кархарота: благодаря своей сокрушительной мощи, удвоенной силой Сильмарилла, гложущей его изнутри, тот убивает гончего пса Хуана Валинорского, верного спутника Берена, хотя пес и бессмертен. Волк предстает в виде зверя–разрушителя, наделенного злыми чарами, которые, впрочем, в один прекрасный день окажутся бессильными. Вместе с тем Толкиен напоминает, что волк из скандинавских мифов существует с начала времен, хотя сам, в конце концов, несет гибель миру.

Интересующие нас повествования пронизаны страхом и перед пресмыкающимися. В «Хоббите» и «Сильмариллионе» ужас наводят драконы. Они тоже наделены злыми чарами и неусыпно сторожат сокровища, а кроме того — мстят добрым героям (как Глаурунг Торину) или издеваются над хрупкими хоббитами (как в «Хоббите»), когда один из них пробирается в драконье логово и похищает золотую чащу с сокровищами. Помимо всего прочего, драконы отличаются словоохотливостью, но к этому мы еще вернемся. А пока запомним, что один из подручных Сарумана, которому велено сломить дух неустрашимого Теодена, зовется Змеиным Жалом, или Гнилоустом: в самом деле, он большой мастак сеять раздоры и смятение в душах. Но Гнилоуст погубит и Сарумана, а перед тем — Лотто, дурачка из хоббитанской деревушки, сыгравшего, однако, не последнюю роль в трагической судьбе всей Хоббитании.