Толедские виллы - [7]

Тирсо написал только первые пять «вилл», пообещав продолжение, которого так, однако, и не последовало. Таким образом, судить об окончательной конструкции книги затруднительно.

Оставаясь в пределах известного, одно можно утверждать положительно! книга Тирсо де Молина не подходит ни под какое определенное жанровое восприятие дотирсовской литературы. Если включать ее в систему любовно-приключенческого повествования (допустим, типа «Странствий Персилеса и Сихизмунды» Сервантеса), то как быть с комедиями, большинством лирических стихотворений, принадлежащих, очевидно, другой системе, как быть с рядом описательных кусков иного стилевого ряда, как быть с назидательной сатирической повестью из «Пятой виллы»? Если подходить к книге Тирсо с меркой пасторального романа (вроде «Дианы» Монтемайора или «Галатеи» Сервантеса), то при чем тут повесть «О доне Хуане де Сальседо и Дионисии», при чем тут «Осмеянные мужья», с какой стати дворцовая комедия или поношения противников театральной реформы, предпринятой отнюдь не на началах пасторальной драмы в вариантах Саннадзаро или Тассо? Не вывести «Толедские виллы» и из новеллистики ни итальянского, ни испанского типа. А между тем в книге Тирсо присутствует (и присутствует с большой наглядностью!) и первое, и второе, и третье. Вот Эта та принципиально причудливая «полезная смесь» и придает сборнику Тирсо де Молина особенный, совершенно «свой» колорит и новизну. Следует, впрочем, заметить, что поиски новых повествовательных форм, основанных на смещении существовавших жанров, шли повсеместно. В частности, опыты итальянских писателей XVI века вроде Пьетро Аретино не прошли даром и для испанской литературы (следы короткого знакомства с ним можно отыскать У Сервантеса в «Дон-Кихоте»). Тирсо пошел дальше и глубже. Он постарался соединить в одной книге не только «соседствующие» жанры (например, любовно-авантюрное повествование и пастораль), во и жанры далекие — пастораль и сатирическую бытовую новеллу.

В «Толедских виллах» значительное место по объему занимают стихотворные комедии (около 10 000 стихотворных строк). Случайно ли это? Выше уже говорилось, что комедии занимают в общем контексте место совершенно автономное. Конструктивный их смысл едва ли не может быть уподоблен роли самостоятельных новелл, очередного жизненного примера, внешне не связанного с другими повествовательными историями. Думается, однако, что Тирсо отводил им не только эту роль. Они служили не только расширению жизненного материала и, уж конечно, не простым поводом для рассуждений о театре. В поэтике самой книги Тирсо последовательно утверждал самые дорогие ему принципы: «подражание ремеслу и природе» (искусству и жизни), «скрещение трагического и комического», «смешение противоположных начал». На примере именно своих комедий, уже достаточно хорошо известных читателям по живой сцене, Тирсо было легче всего убедить их в своей правоте. Повествовательные и поэтические жанры были куда более консервативными. Потому-то совмещение разных жанров в одной книге не может в данном случае рассматриваться как совмещение чисто механическое и произвольное. Замысел ее был подчинен общему идейно-художественному заданию: создать новую форму, способную более адекватно отобразить разнообразие и противоречивость окружающего мира.

Если для поэтики «Толедских вилл» взять в качестве модели типичную комедию Тирсо де Молина, то мы увидим, как согласуются между собой отдельные части книги разного жанрового происхождения. Рассказы о героической любви нескольких пар влюбленных (Далмао — Дионисия, Алехо — Ирене, Гарсиа — Серафина и т. д.) могли бы послужить удобной канвой для драматургической комедийной интриги Тирсо: наворот трагических случайностей, столкновение разноречивых страстей, а в результате, благодаря постоянству, чистоте помыслов и счастливым совпадениям, герои достигают в конце концов счастливой семейной гавани. Во всех этих любовно-приключенческих повестях хаосу повседневности, жестокости и неразумности уклада жизни противостоит высшая гармония — в данном случае возвышенная и всемогущая любовь. Она-то и венчает добродетель, красоту и разум высшей наградой. В соответствии с жанром, к которому эти повести восходят (тут уж неизбежная уступка не разрушенному еще жанровому восприятию!), персонажи подобных любовно-авантюрных историй по большей части являются персонифицированными абстракциями (красоты, благородства, изящества). Отсюда их весьма условная индивидуализация (куда меньшая, чем в его же комедиях с аналогичными героями). Условен их язык, украшенный риторическими фигурами, словесными «жемчугами», патетическими возгласами. «Украшенность» стиля заметна не только в прямой речи, но и в описаниях (см., например, описание спящей Ирены в начале книги), что, впрочем, не помешало Тирсо де Молина придать своим героям ряд остропсихологических черточек и тем самым «оживить» их.

Если обратиться к пейзажным описаниям в «Толедских виллах» (например, водный праздник на Тахо), то их смысл не только в красоте описания и исторической «документальности». Кажется, что они играют в книге и конструктивную роль (наподобие, скажем, пространного и очень живописного описания города Лиссабона в «Севильском озорнике»). Это своего рода «тормоз» стремительно развивающегося действия повествования (в пьесе — интриги), призванный напомнить о параллельном существовании некоей высшей гармонии — в противовес бурному беспорядочному потоку повседневности, — которая в конце концов и является все разрешающей силой. Напоминание о скоротечности земной жизни и перспективе иной, идеальной. Решение характерное для XVII века, для эпохи барокко, плавно подводящее к финалу. О барочности концепции напоминает и язык этих «живых», тормозящих действие картин. Густая метафоричность, порой нарочитая вычурность, богатая словесная орнаментация.