Толедские виллы - [64]

Дальше язык передал слово слезам, и все завершилось обмороком, который, казалось, мог положить предел его жизни. И чтобы предел был положен не ей, а страданьям, я, испытывая сочувствие и приязнь к статному, учтивому арагонскому кабальеро, позвал удалившихся; страждущего влюбленного привели в чувство, и после нескольких утешительных слов я сказал:

— Я полагал, сестра меня любит, но вижу, что в любви я перед ней не в долгу: ее вина, ее молчание стали причиной — а вовсе не я — того, что едва не свершилась величайшая жестокость, безрассудное насилие над чувствами, которые потом так трудно восстановить. Нет, я не соглашусь, чтобы донью Викторию выдали против воли, я не дам вам повода счесть меня неблагодарным после всего, чем я обязан Испании и вдобавок вашему желанию оказать честь моему дому. Все сокровища благородства, доблести и богатства, предложенные вами, будут оценены по достоинству — я назову вас родственником. Мужайтесь, дон Арталь! Не быть мне сыном своих родителей, братом доньи Виктории и другом испанцев, ежели до наступления сумерек я не устраню препятствия, показавшиеся вам неодолимыми и удручившие вас чуть не до смерти. Как моя сестра была причиной вашего недуга, так она же станет причиной вашего выздоровления, а вы — ее супругом, моим другом и братом.

Он бросился меня благодарить, я заключил его в объятья и, тем заключив беседу, простился с ним и со всеми прочими.

Вернувшись домой и распорядившись оседлать двух лошадей, я послал за Асканио, будущим супругом сестры. Он явился. Сказав, что я должен поговорить с ним о важном деле касательно его брака, я пригласил его сесть на лошадь и, оставив наших слуг дома, поехать со мной к морю, за городскую стену. Выбрав пустынное место, удобное для моего замысла, я сказал:

— · Хотя для нашей фамилии, любезный Асканио, породниться с вашей — немалая честь, дело это такого свойства, что решать его должны только двое; вдобавок я выше ставлю надежность вашего счастья, нежели честь стать вашим родственником, а потому, прежде чем вы свяжете себя узами, разрешить которые может одна смерть, я спрошу вас — согласитесь ли вы быть супругом той, чья любовь не отвечает вашей и уже давно принадлежит другому?

Слыша такие слова, он переменился в лице и с тревогой ответил:

— Упаси бог, чтобы я, пусть ценой счастья назвать вас, друг мой Марко Антонио, братом, содеял насилие над душой, которой даже вседержитель предоставил свободу воли; ведь если в браке две души сливаются воедино, то отсутствие взаимности в одной из них делает невозможным сладостное единение, совершаемое сим таинством.

— Вы мудро рассудили, друг Асканио, — сказал я, — слова эти делают честь вашему уму; в подкрепление столь разумных речей взгляните на эти письма и судите по ним, сколь тягостно было бы иметь супругу, которая, устами молвив «да», душою признает другого владыкою своей свободы.

Тут он прочел одно из писем, переданных мне влюбленным арагонцем, — ревность затмила свет разума, с каким он сперва произнес себе приговор, и в негодовании он сказал:

— Узнаю почерк доньи Виктории, но не узнаю дружеских чувств, на которые имею право. Прежде чем вы, Марко Антонио, прибыли в Неаполь, она, в согласии с выбором своих родителей, признала, что ей лестно стать моей супругой; теперь же, когда явились вы, в ущерб своей родине влюбленный в Испанию, вы принудили сестру изменить разумное решение и, нарушив все уговоры, лишаете меня этой бумажкой приобретения, которое-де будет мне в тягость. Нет, потеряете на этом вы и она, а я выиграю — я верну себе здравый смысл, который до сего дня, сбитый с пути, как обычно бывает, глупой моей страстью, не смел обуздать слепые желания. Но теперь глаза мои открылись, я отчетливо вижу пропасть, куда готов был кинуться; пожалуйста, отдавайте вашу сестрицу этому чужаку, полному достоинств, ибо я их не нахожу ни в ней, ни в вас.

— Благодарите мою дружбу и сдержанность, о дерзкий Асканио, — возразил я, — ибо первая помогла мне оценить пылкость ваших ревнивых чувств, а вторая обуздала мой гнев, и посему я не отвечаю вам так, как того заслуживают обидные ваши слова. Я-то думал, вы будете благодарны за своевременное предупреждение, которое избавит вас от грядущих бед. Одумайтесь и извольте говорить со мною учтиво — звание мое хоть и не выше, но равно вашему.

Он бросился на меня с криком «лжец!», а я на него со шпагой, выбившей обидчика из седла. Отомстив за оскорбление, никем не замеченный (место было совершенно безлюдное), я поскакал прочь и укрылся на вилле друга, в девяти милях от города. Оттуда я сообщил родителям о причине поединка, описал достоинства дона Арталя, любовь сестры к нему, вспыльчивость и спесь ее жениха, свою радость и благодарность в том случае, если донье Виктории дадут супруга по ее вкусу, а не по вкусу тех, кому не придется страдать от последствий насильного брака. Не дожидаясь ответа, получив у друга помощь деньгами и советами, я снова отплыл в Испанию, благодаря судьбу за случай, давший мне возможность вернуться в любезную мне страну. В Барселону я прибыл, горя желанием узнать, в каком состоянии жизнь раненого и надежды больного арагонца. Снова написал я родителям.