Толедские виллы - [13]

Приехали мы за день до начала празднеств и остановились в доме зажиточного горожанина — в такое время все они принимают постояльцев, кто из любезности, а кто из корысти. За три-четыре часа, что оставались до ужина, мы разузнали обо всех местных и приезжих дамах, как это водится, когда попадаешь в маленький городок и не знаешь, куда девать время; затем одному из моих спутников пришла в голову мысль сыграть в ломбер, что я и предложил двум другим идальго, остановившимся в том же доме. Один из них, проиграв нам дважды и потеряв двадцать эскудо[15], вошел в азарт и стал нас упрашивать, хоть мы и упирались, сыграть в парар (картежная горячка не менее опасна, чем тифозная: тиф почти мгновенно лишает нас жизни, а ломбер — ее опоры, сиречь денег). С переменой игры неудачливому игроку пришлось еще хуже, его товарищ и в этом разделил его судьбу. В несколько партий они высыпали из кошельков тысячу эскудо, а в душе, уверен, осыпали тысячью проклятий и себя за то, что затеяли такую игру, и само это, для них уже невеселое, празднество. Их деньгам пришел конец, а заодно и моему желанию играть, к тому же нас позвали ужинать. Но тут один из них вытащил усыпанный алмазами образок пречистой девы, а его приятель золотой, тоже в алмазах, вензель.

— Эти вещицы, — сказали они, — стоят, не считая работы, четыреста дублонов:[16] одна — двести пятьдесят, и полтораста — другая. Не угодно ли вашим милостям сыграть на них? В Йепесе, мы полагаем, найдутся люди, чтобы удостоверить их цену и подлинность камней, а если таковых не окажется, у нас тут есть родственники, которые могут за нас поручиться.

Вещицы показались мне стоящими, а наружность и манеры их хозяев не внушающими подозрений. Итак, мы снова взялись за карты, и снова фортуна благоприятствовала нам двоим, особенно же мне, — видно, во исполнение поговорки, она предвещала этой удачей ожидавшую меня в любви неудачу. Под конец наши новые знакомые остались и без драгоценностей и без денег: обе вещицы да в придачу шесть тысяч реалов достались мне, чем прежние их владельцы были весьма раздосадованы. Тасуя колоду, один сказал:

— Кабы эти сеньоры, обыгравшие нас (не пойму каким образом), владели настоящими пиками так же искусно, как нарисованными, уж я бы возместил в бою то, что потерял в игре. Но только смельчаки в картах редко бывают смелыми в деле.

— Во всяком случае, — молвил другой, — те, что слетаются, как вороны на поле боя, на всякие празднества да гулянья, наверняка больше смыслят в приемах, описанных Хуаном Болаем[17], нежели в изложенных Каррансой[18].

Приятель мой, более вспыльчивый и меньше разумевший, что от крупного проигрыша всегда развязываются языки, с сердцем ответил:

— Карты оружию братья, и все славные полководцы нашего времени, насколько я знаю, равно искусны и в том и в другом. А о себе, почтенные сеньоры, скажу, что мне куда приятней сразить противника на бранном поле, чем на зеленом.

— По вашей милости оно не очень-то заметно, — возразил первый. — Шпага у вас новешенькая, бою, видно, и не нюхала. Кабы вы оба поменьше орудовали картами да побольше — шпагами, то, может статься, барыша от игры вы получили бы столь же мало, сколь мало пролили крови.

— Это уж точно! — подхватил второй. — Перевязи и рукоятки будто сегодня куплены, ни пятнышка! Право же, их хозяева могли бы притязать на высшую награду за опрятность в студенческих коллегиях Саламанки и Алькала![19]

До сих пор я молчал, но тут, выведенный из себя их наглостью, ответил:

— И в столице, и вообще повсюду, где есть люди благородного происхождения, гордящиеся этим, они, сев за карточный стол, проигрывают молча, дабы, теряя деньги, снискать уважение. Если ваши милости, как я верю, принадлежат к их числу, мне странно, что вы не боитесь потерять вместе с деньгами и доброе имя, которое восстановить так трудно!

— За «верю», — отвечал мне второй, — благодарствуйте, хоть в нем звучит насмешечка, и, ручаюсь, будь наш титул короче, чем «Верую»[20], вы бы, прежде чем выговорить его, помедлили.

— Зато накажу я вас немедля, грубиян! — воскликнул я. И, ударив его рукой по лицу, а затем кинжалом в плечо, я выхватил шпагу. Мой приятель последовал моему примеру и ранил первого в голову.

Потом мы выскочили на площадь через главные ворота нашей гостиницы. Во всем селении поднялся переполох, сбежалось столько вооруженного народу, что пока разбирались, кто зачинщик, смятение и наступившие сумерки позволили нам незаметно выбраться из толпы, а одному из наших слуг украдкой шепнуть нам:

— Следуйте за мной, сеньоры, у околицы ждет другой слуга с лошадьми.

Мы пошли за ним, сели на коней и поскакали обратно в Толедо, правда иной дорогой, так как опасались погони. Слуг мы посадили на круп и все семь лиг[21] от Йепеса гнали изо всех сил — выехав в восемь, мы уже в час ночи постучались в дверь дома, где проживал мой приятель, соучастник в азартной игре и в злополучной драке. Нам открыли, друг предложил мне заночевать у него, но я, поблагодарив, сказал, что нанесенные нами раны и знатность пострадавших — если они говорили правду — грозят нам бедой, надо как можно скорей подумать о нашей безопасности. А потому я оставлю слугу с лошадью у него, чтобы не встревожить моих родителей, а сам отправлюсь домой и потихоньку возьму сколько удастся денег и драгоценностей: они пригодятся нам обоим в случае возможных неприятностей. Утром же я буду его ждать в лазарете за городской стеной — управитель лазарета, мой родственник, укроет нас на первых порах от правосудия, а там, в зависимости от дальнейших событий, решим, что делать.