Толчок восемь баллов - [5]

За спиной у солдата пряталась его совсем юная жена — кормила грудью солдатова младенца.

И Толик, и солдат пить не хотели, но почему-то уж так положено, что если для вагонного разговора — хоть умри, а выпей… Тем более что солдат, видать, замаялся со своим младенцем, женой и демобилизацией и дремал со стаканом в руках.

А в Толике происходила работа рассуждения и сопоставлений, которой многие люди заняты часто и повседневно. В поезде человек вынут на время из обыденной жизни, хотя и продолжает мчаться, как говорят, вперед и дальше.

— Все сразу не может быть в полном порядке, — говорил Толик. — Если тепло — то трясется земля под ногами. А если земля не трясется — то холодно.

Солдат совсем было задремал, но жена тактично сунула ему локотком в бок. И тот бессмысленно приоткрыл глаза…

— И с водой то же самое, — посмотрел в окно Толик. — То ее нет — и это совсем плохо. Все умирает… А если она есть— так выше крыши. Тоже все погибает. Цунами называется… Нехорошо.

. Чмокал солдатский младенец, что-то шептала ему жена солдата, таращил на Толика усталые глаза демобилизованный воин, которого два года обучали уничтожать внутренних врагов и уважать гражданское население.

— Сейчас приеду, пойду в баню, — рассуждал Толик. — Ах да, ведь баня, наверное, сломалась! Нет… Сперва найду Мухтара… — улыбнулся Толик. — Дружок у меня там. С одного класса…

Сдвоенным стуком стучали колеса, грохотали мосты над большой высотой. От будок стрелочников и обходчиков звук проносящегося поезда отражался, как мячик.

— Из вахтеров уйду — может, там и сторожить-то уже нечего… Буду Мухтару помогать шашлык делать, — решил Толик. — А вдруг Мухтар умер? Вполне может быть, когда земля трясется. И я вполне могу тоже. Такой, скажут, случай. Умер, скажут, Толик, а перед смертью в большой русский город ездил. Так бы съездил, и ничего, — а тут выйдет, что перед смертью. Все тогда получится — перед смертью. Зирой перед смертью торговал… И всю жизнь живем перед смертью — значит, жизнь не может быть такая уж плохая.

Солдат уже совсем заснул, задремала за его спиной и жена. Только младенец сопел и чмокал, сопел и чмокал.

— Нет, я еще точно не умру, — сказал Толик младенцу с полной уверенностью. — Мне нельзя. Я не такой еще хороший человек, чтобы мог умереть.

И тогда младенец пересилил себя, оторвался от теплого соска и посмотрел на Толика. Посмотрел и улыбнулся!

Толик приподнял стакан с портвейном и отхлебнул за его, младенцево, здоровье.

Неизвестный автор фразы «земля уходит из-под ног», наверное, сам испытал, что это значит, когда добрая и надежная земля дрожит под тобой, под твоим домом, подо всей твоей привычной жизнью.

И время от времени по всему миру это где-то да и происходит. Теперь такое настигло и алтынабадцев.

Дома, сшитые железными прутьями с большими гайками на концах…

…маленькие домики, стены которых подперты контрафорсами, пересекающими тротуар…

…целые кварталы, подчистую разрушенные, но уже убранные…

…трамваи, идущие параллельно в одну сторону на расстояние в квартал — расстояние есть, а квартала нету!..

Все напоминает о страшных событиях: бегают по развалинам служебные собаки, вынюхивают под завалами живых человеков…

Мечутся разные автомобили с надписью по бортам — «МЧС». И на куртках у людей — те же буквы…

Хлынули сюда на помощь черт-те откуда, наплевав на все эти спесиво придуманные пограничные и таможенные игры.

В маленьких машинах ездят живые начальники из соседних стран — бывших республик…

…в большие машины грузят мертвых, завернутых в саваны из плотной белой ткани…

А на улицах уже висят плакаты с планами будущих кварталов и с обозначениями, кто будет заново строить Алтынабад.

Масса людей, хорошо устроенных у себя дома, где никогда не дрогнет земля под ногами, поехали, что называется, за семь верст киселя хлебать — жить в палатках или временниках-бараках, строить в непривычном климате, при постоянной угрозе новых подземных толчков.

И у нас на глазах происходит, казалось бы, уже давно потерянное чудо помощи людей друг другу…

Есть на свете царь-пушка и есть царь-колокол.

В Алтынабаде имеется царь-самовар.

В отличие от прочих царь-предметов он весь день горит на работе. Он стоит на улице, возле шашлычной торговли, и кипит с утра до вечера во весь темперамент. Пройдясь по Алтынабаду, встретишь целую семейку этих уличных парных самодержцев. Съесть узбекский шашлык и запить его кок-чаем из русского самовара — вот наглядная картина истинной братской дружбы народов, которой сейчас всем так не хватает!

Около жаровни-мангала, прямо на земле, устроены квадратом низкие скамейки из досок, положенных на два кирпича.

Шашлыки берут рабочие и эмчеэсники в комбинезонах, выпачканные глиной и известкой, с брезентовыми рукавицами за поясами. Берут по восемь, по десять палочек. Положат на лепешку, закроют сверху другой, и такой бутерброд отправляют в могучие глотки.

Возле мангала хлопочет, раздувает картонкой угли, переворачивает железные штыки с шашлыками толстый черный человек с треугольным грустным носом. Это Мухтар.

Он успевает все делать сразу — жарить и продавать шашлыки, разговаривать с Толиком и еще покрикивать на кого-то через плечо.