Токсикология - [32]

— Покрытые полимером тефлона сенсорные зонды размером с песчинку взаимодействуют с системой твоих нервных реакций, — сказал мужчина. — Нечего скрывать, нечего бояться.

— Тогда почему я ощущаю себя атакованным? — удивился Усанса.

Но время шло, и он пришёл в норму под панорамными линзами. Его обида мерцала, как далёкая звезда на городском небе, потихоньку угасая. Он был заодно с Эджуэллом, Радлоу, Канберрой, Буде, Чиксэндзом, Челтенгемом, Писмором, Моулесвортом, Фелтуэллом и коммутационной станцией в Освестри. И когда потекли сигналы и сплелись механизмы закона, в сумеречном внутреннем сердце мусорной звезды угасла последняя искра его сознания.

Танцзал

Я снова зашёл в квартиру и обнаружил Гувера, бередящего веки регулятором утюга.

— Только что был у доктора. Ну же, вскрой меня! — Я сел за крутящийся стол и поднял ручку. — Я плохо нарисованная картина крепкого здоровья. У тебя бывает ощущение, что трусы не дают реального преимущества, Гувер?

— Часто, сэр. Ничем не могу помочь, кроме как наблюдать, как вы водите ручкой по бумаге.

— Смерть грозит, Гувер.

— Вот как, сэр? Кто в опасности?

— Мрачный Жнец, собственно говоря.

— Смерть грозит Мрачному Жнецу. Сэр более чем обычно исполнен находчивости.

В тот момент почтовый ящик хлопнул, как голубь, и Гувер принёс письмо от тёти Мейбл с приглашением к ней в деревню. Чтобы собрать деньги на реконструкцию, она выставила на аукцион аметистовую поросячью свинчатку, и от общества требовалась массовая явка. Что меня ошеломило — похоже, у меня и выбора-то собственно не было. Она жила там, ослеплённая украшениями и болезненными поздравлениями паразитов-священников.

— Думаю, я в полной мере распоряжаюсь собственными мыслями, чтобы отвергнуть предложение, — сказал я Гуверу. О чём я немного думал — что у меня наготове, безусловно, лакомое убийство.

На ужин я прибыл так поздно, что остальные гости уже начали разворачиваться вовсю.

— А вечерний приём пищи, — объявила тётя Мейбл, — бесполезен, кроме как в качестве источника экспериментальной движущей силы.

— Есть такое дело, тётя, — заметил я с сияющим видом, но она только скривила рожу, словно полоумная.

Потом она повернулась, обращаясь к собранию.

— Разрешите мне познакомить вас с представителем Келтегана Шарпа на земле — Келтеганом Шарпом.

Первый час противоречил всем моим предпочтениям. Меня знакомили с господами, дамами и хищными тётками, напялившими достаточно украшений, чтобы финансировать религию.

— Господин Стем.

— Ну вот, — простонал я, терзая его руку.

— Не надо меня целовать, — сказал джентльмен. — У меня простуда.

Лицо у Стема какое-то бессистемное. На его месте я бы спрятал его под бородой, но он предпочёл одни усы.

— Отец Брейнтри.

Пастор с метилированной философией выплыл вперёд.

— Может, вы сможете мне помочь, Отец, — сказал я. — Этот ваш «Ад». Вроде бы огонь горит и горит, но проклятые никак в нём не гибнут, высовывают свои носы оттуда. Не слишком радостные вести для Всемогущего, правда? Мои вечные муки растут со скоростью прыщей, осмелюсь сказать — я хотел бы знать с определённой степенью точности, чего ожидать.

Островерхий и выдающийся, он пал жертвой слишком сильного отвращения для того, чтобы беседовать. Я же оказался лицом к лицу со строгим молодым очкариком с волосами, как острый конец навозных вил.

— Это Реджинальд Трейс из Донкастера, — сказала тётя Мейбл. — Что всё объясняет.

— Мой племянник Келтеган решил разориться на аукцион, — сказала она ему.

— Да, о тётиной поросячьей свинчатке говорит весь Лондон, а когда дело пахнет тупостью, пора уходить.

Тётю Мейбл отозвала очередная вкрадчивая карга, и Трейс тайно сообщил:

— Эти ваши отверстия приблизительно соответствуют человеческим ноздрям…

— Мои ноздри, да.

— Представляю, как жуки ползут оттуда в тёмный час. Не возражаете мне как-нибудь попозировать? Я художник. Я предлагал вашей тётушке выставить завтра на аукцион что-нибудь из моих работ. А, да, других вариантов нет, поскольку я участвую.

— Художник? Проказите с цветной грязью? Блик света достигает бессмертия на нарисованном яблоке рядом с ухмыляющейся девушкой, и что?

Но он уставился на меня, как человек на задании.

— Это мой слуга Гувер. Утверждает, что ни разу не видел голубей и торжества в мрачном прошлом. Нарисуйте его, если сможете. — Но едва я указал рукой, как Гувер растворился за дальней дверью. Я попробовал зайти с другой стороны. — Почему бы не съездить в пустыню Гоби? Они там рыскают по кустам в поисках такого таланта, как вы.

Ленивый, зевающий читатель — если бы я догадывался, что ждёт меня в комнате наверху, я бы нашёл более страстные доводы, чем этот. Но тем вечером я был сама невинность, когда домочадцы скрылись, и он проводил меня в кабинет, заполненный продуктами ущербного воображения. Каждый элемент обстановки нёс на себе холст, отягощенный несправедливо загубленным маслом.

— Вот это конкретно рисунок чего? — спросил я, тыкая пальцем.

— Базисная прихоть булыжника впечатляет милю зрителей, злоупотребляющих барбитуратами.

— А это?

— Залив лавы. Правда, есть мнение, что семьдесят яхт — это перебор.

— А как эта называется?

– «Мой экстаз бритья». -А та?