Токсикология - [22]

Мимо проходит коза, впряжённая в катафалк. Объект переодевается в спецовку и штаны из синей парусины, и когда катафалк возвращается, он забирается на борт со словами: «Попробуй быть пережитком». Преследуемый объект движется к хайтековой подземной берлоге на краю города. Он распределяет задания среди неконтролируемой галереи ассассинов, снимает перчатку, обнажая стальную руку. Стремительно инспектирует отряд самолётов-распылителей в расширяющемся ангаре. Со свирепым смехом молотит розовое тесто в деревянном баке. Читает нотацию молодому последователю со словами: «Безвольно и обильно мечтаем мы об одобрении, расторопно реагируя на двухоктавные приказы. Человек путешествует между наёмными мучениями, а? Молчаливый, как паук, высыхающий в чашке. Да, героизм уменьшается при осмотре». Он снимает очки, достаёт шпильки из волос, и золотой беспорядок гривы рассыпается по обнажённым плечам. «Приступайте к процедуре самоуничтожения. Эта омерзительная планета — моя».

Надев ниспадающее чёрное платье, объект движется мимо гигантской подсвеченной карты мира, размеченной символами ракет, опускается по сырой каменной лестнице через сжатые напластования соплей, латекса, костей и жира в поганую, освещенную факелами пещеру, опускается на колени перед гигантским рогатым младенцем, сделанным из гранита. Глаза младенца распахиваются, и нарастающий голос утверждает, что ‘«вполне удовлетворён». Объект восседает на трон из коленей демона и начинает отращивать светящуюся бороду под ускоряющийся ритм бьющих барабанов. Странные незрячие создания — морлоки, как пить дать, — воют в катакомбах и поклоняются ему, как своему богу. Следует волнообразное священнодействие, причудливые тени вспучиваются в свете факелов. Объект принимается пожирать человеческое мясо, рыча: «Я дьявол! Я дьявол!» — через кровавую решётку клыков.

— Как вам кофе?

— Ужасный. — Она теребит сумочку и некое подобие меховой шапки. — Ох, мистер Атом, как я волновалась.

— Вы сидите, мисс?

— Что же вы за детектив — вы же видите, что да. — Она вцепилась в сигарету, крутит её в пальцах. — Ну? Вы за ним проследили?

Я неспешно откидываюсь назад.

— Да.

— И?

На улице отдалённая коповозка издаёт брачный рёв кита.

— Всё проверено. Он чист, как свист. Смело выходите замуж.

Лежебока

Мир и рукотворная виртуальность — две архитектуры, казалось бы, несовместимые. Виртуальные игры сделаны так, что стоит понюхать герань — и ты окажешься нос к носу с рычащим динозавром, откуда следует, что пора приниматься за дело. Зачем бежать от одной агрессии к другой?

Лежебоки — те, кто просто так наслаждается игровой средой и избегает событий, настойчиво пытающихся произойти. Некоторые ландшафты так прекрасно и основательно отделаны, что приятно просто бродить по улицам, даже когда нет беспричинно прыгающих на тебя вопящих ниндзя.

Блендон Фривей типичен в этом отношении — его девушка Гласпи Гринлайт говорила, сам его отказ сражаться антисоциален и враждебен. Она сожгла его контрафактные бездействующие фигуры — Хана Соло, сидящего в кресле, Дюка Нюкема, заснувшего в ванне, — расплавила их в радугу. Фривей тем более возжаждал мира.

Существуют сотни возможных хаков. Одна фишка — нелегально войти в систему, когда она гоняет зацикленный сэмпл. Другая — вломиться в точку зрения противника, победить собственного персонажа и ненадолго залечь на бок в теле врага. Фривей использовал её, отключившись от своего зубчатого борга и оставив его наедине с битвой — сам он отступил за угол и заценил новый пейзаж, пробродив там до самого «Игра Закончена». Так он увидел целые джунгли цельнотянутой бархатистости. Он сидел около хлюпающего озера, смотрел, как плавают пробковые буи, всплывают и тонут пузырящиеся водоросли. Он стоял в красном храме, где булыжник чистого хрусталя вертелся над головой, осыпаясь снегом. Он смотрел на туманные долины мозгового сока и следил за фигурами в искрах на стенах пещеры. Лакал амброзию в замысловатом оазисе под зелёным небом. Чувствовал себя круглым дураком, исследуя мир сала. Восседал в тёплых английских садах и попивал чай из ведра. Наконец обнаружил космическую глюкогенную среду вздымающихся мыслеформ, съедобных закатов и плавучих прозрачнушек, блестящих, как пятна масла на воде. Времени прошло достаточно для того, чтобы он знал, что его ЭКГ пряма, как горизонт, его сознание — простые извилистые формы, отражающиеся в системе. Так долго, что он остался один, и это было прекрасно.

Конечно, сохранившись в гиберпространстве, лежебока мог снова изменить форму своего тела, как захочет. В этой щербетной вселенной Фривей выбрал форму гигантской сколопендры, облепленной броскими цветами и украшенной спереди лицом Анжелы Ленсбери. Он мог светить глазами и рассекать антеннами по волнистым терроформам. Мог выдувать миазмы из задницы. У него была завитая неоновая рёберная клетка глубоководной рыбы. Жизнь казалась лёгкой.

Фривей заблокировал установку вхождения и считал, что одинок, но одним прекрасным днём из грохочущего водоворота появилась эдакая торпеда-акула, созданная для скорости, покрытая ядом и шпагами зубов. Подбородок испещрён порами, словно вентиляционными отверстиями в крекере. Уродливый пользователь, казалось, обладал скорее текстурными картами, чем ощущениями, когда прорывался сквозь клубки блуждающих нервов и стремился к нему вниз.