Токио нас больше не любит - [18]

Что касается матери Феунанга, бедняжка помещается в черно-белом мониторе, похожем на мониторы охранников в магазинах «7-11».

– Это всего лишь искусственный образ,– говорит мать Феунанга. Она замечательно хороша собой, хоть и мертвая.

– Как бы там ни было, это прекрасный образ… то есть, я хочу сказать, прекрасная женщина.

– Спасибо.

Мать Феунанга улыбается, он сам тоже улыбается.

Мать говорит:

– Итак, вы спали вместе.

Я смотрю на Феунанга, но поскольку он вроде бы ничего не скрывает, то отвечаю первым я:

– В общем, да, сеньора, вроде бы да.

Тогда она сообщает:

– У Феунанга очень хорошее тело.

Абсолютная правда. Они оба этим гордятся, и мать, и сын. Они сильно похожи друг на друга, оба очень красивы. Она почти так же молода, как и он.

– Когда она умерла, ей было столько же лет, сколько сейчас мне: тридцать два. Мне тогда было пятнадцать. Над программой мы работали вместе. Она знала, что умрет, Я тоже это знал.

Меня поражает, что он говорит такое в присутствии матери. Она уже, кажется, привыкла, но все равно выглядит грустной. Оба они так выглядят.

Она, как и все матери, умеет притворяться лучше.

Какое-то время мы все молчим, но мать всегда остается матерью.

– Ну да ладно, занимайтесь своими делами, мальчики должны общаться друг с другом.

Феунанг все еще печален, кажется, он никак не решится уйти.

– Давай, дурачок, иди со своим другом. Оставь наконец меня в покое, мне нужно о многом поразмыслить… Иногда вы, дети, вообще ничего не понимаете.

Когда мы возвращаемся в спальню, я спрашиваю Феунанга, знает ли его мать, что она из себя представляет.

Феунанг как будто удивлен:

– Ну, естественно, она знает, что она – моя мать.

Я оставляю Феунанга наедине с его печалью и с его матерью и направляюсь по квартире в сторону лифта. Поскольку там везде темно, я несколько раз натыкаюсь на какую-то мебель, потом свет загорается – его зажгла девушка на другом конце гостиной. Это сестра Феунанга, такая же красивая, как и он, и как их мать.

– Я сестра Феунанга.

– А я его друг.

– Я знаю, кто ты такой, я вас вместе и видела, и слышала. Я видела, как вы этим занимались. А еще я знаю, что ты ему не друг, знаю, что ты пришел, чтобы вырвать маму у него из памяти.

Я лишь продаю химию; то, что люди с ее помощью вырывают из себя, меня не касается. Поэтому я спокойно смотрю на девушку и говорю ей именно это.

– Не надо сердиться. Действительно, время пришло. Он всю жизнь проводит при ней, как привязанный. Эта машинка его убивает. Эта машинка оставляет боль без движения, как булавка, которой к стене пришпилили жучка.

– А вы с матерью не разговариваете?

– Нет, я с программой не разговариваю; предпочитаю, чтобы смерть делала свое дело.

Потом она провожает меня к лифту, мы ждем вдвоем, в тишине, когда он приедет.

Только в конце она говорит:

– Прощай, желаю удачи.

Я выглядываю из окна и вижу прямо перед гостиницей ярмарку с певцами, потом все остальное для меня исчезает. Окно, конечно, открыто, так что температура в комнате приятная, несмотря на сырость. Все остальное в гостинице по понятным причинам заморожено. Замороженный коридор, замороженный лифт, огромный замороженный вестибюль. Когда я выхожу на улицу, температура снова приходит в норму. Несмотря на сырость.

Ярмарка развернулась на площадке перед гостиницей. Единственное пустое пятно среди высотных домов, отелей и коммерческих центров. Наверняка это стройка, остановленная из-за нехватки средств – пустырь уже обнесли забором и рядом с входом свалены ненужные строительные материалы. Ярмарка представляет собой всего-навсего несколько диковинных автомобилей и ряд автоматов: видеоигры, видеосъемка, видеопочта, видеопредсказание будущего. Подростки выстраиваются в очередь, чтобы оставить в кабинках свои послания. Многие пишут о любви. Твое изображение и твой голос остаются на пленке, и любой следующий посетитель может выбрать их в меню. «Дочка кондитера – самая красивая девчонка на улице Сукумита». «Я видел тебя возле подвесного моста, когда ты ждала школьный автобус». И всякое такое. Ребята оставляют сообщения друг другу и смеются, как дурачки.

Позади игровых автоматов – вход на представление. Дверью служат два поставленных нос к носу грузовика и занавеска между ними. Зрительный зал – это та же самая стройплощадка, но со сценой в глубине и с пластиковыми стульями перед сценой. Я плачу за вход, маленький мальчик подает мне стул, а девочка ненамного старше предлагает холодное пиво. Я принимаю и то и другое и усаживаюсь позади последнего ряда. Все певцы – мужчины, у них один оркестр на всех. Шесть музыкантов взобрались на картонные подмостки, украшенные резьбой и рисунками, чтобы стало понятно, что это море. Между морем и певцом располагаются танцовщицы. Десять или двенадцать девушек в нелепых платьях – сверкающих, слишком длинных или слишком узких, как будто бы самые низенькие напялили платья самых высоких, а самые щуплые оделись в наряды толстушек. Каждый певец поет одну, две или три песни, в зависимости от реакции публики. Танцовщицы не всегда одни и те же: они разделены на две сменяющиеся группы. Пока одни танцуют, другие меняют костюмы.