Того же и вам - вдвойне! - [2]

— Нелегко вам, — посочувствовал Эдельстайн.

— Тем не менее это нас не обескураживает. Время от времени, когда дела идут неплохо, мы по мере сил подбрасываем избранным потенциальным клиентам скромное вознаграждение.

— Клиентам? Так вы считаете меня клиентом?

— Ну, никто не называл вас пока грешником, — возразил Ситвелл. — Я сказал «потенциальным».

— Понятно… А что это за вознаграждение?

— Три желания, — быстро ответил Ситвелл.

— Погодите, дайте разобраться. Если я правильно понял, я могу высказать три любых желания? Без всякой платы и без всяких предварительных условий?

— Условие есть.

— Так я и знал, — горько усмехнулся Эдельстайн.

— Оно очень простое. Чего бы вы ни пожелали себе, ваш злейший враг получит то же самое в двойном размере.

На миг Эдельстайн задумался.

— То есть если я попрошу миллион…

— Ваш злейший враг получит два миллиона.

— А если я пожелаю пневмонию?

— Он сляжет с двусторонней пневмонией.

Эдельстайн поджал губы и покачал головой.

— Конечно, это не мое дело, но не кажется ли вам, что вы, ставя подобные условия, рискуете пробудить в клиенте самые низменные свойства человеческой натуры?

— Мы действительно рискуем, мистер Эдельстайн, но риск этот основан на двух предпосылках и тонком расчете. Условие, которое мы ставим, это тщательно продуманный психологический способ поддержания гомеостаза с обратной связью.

— Простите, не вполне понимаю…

— Иными словами, оно сдерживает неограниченную в противном случае силу желаний. Ведь чем-то надо их ограничивать, не так ли?

— Представляю. А вторая предпосылка?

— Я полагал, вы и сами догадаетесь. — Губы Ситвелла сложились в подобие улыбки, на мгновение обнажив два ряда поразительно белых зубов. Для нас важно, чтобы клиент не усомнился, что имеет дело с подлинным адским продуктом.

— Ясно, — кивнул Эдельстайн. — В принципе я согласен. Но прошу дать мне время подумать.

— В вашем распоряжении тридцать дней. — Ситвелл встал с кресла, Когда задумаете желание, произнесите его вслух — громко и четко. Остальное — моя забота.

Он направился к двери.

— Минутку, — остановил его Эдельстайн. — У меня еще один вопрос.

— Слушаю, — учтиво промолвил Ситвелл.

— Дело в том, что у меня, к сожалению, нет злейшего врага. Боюсь, у меня вообще нет врагов.

Ситвелл выпучил глаза и дико расхохотался.

— Ну вы и весельчак, — выдавил он потом, утирая слезы розовым платком. — У него нет врагов! А ваш кузен Сеймур, которому вы отказались ссудить пятьсот долларов на приобретение собственной химчистки? Он что, после этого воспылал к вам нежной любовью?

— Про Сеймура я не подумал, — признался Эдельстайн.

— А миссис Абершам, которая плюется при упоминании вашего имени, поскольку вы не взяли в жены ее дочь Марджори? Она же готова глаза вам выцарапать. А Том Кассиди, который спит и видит, как подстережет вас в темном закоулке… Эй, что с вами?

Побледневший Эдельстайн откинулся на спинку дивана, судорожно стиснув пальцы.

— Никогда бы не подумал, — прошептал он.

— Пустяки, заурядная история, — попытался утешить его Ситвелл. — Не расстраивайтесь, полдюжины смертельных врагов — ерунда. Поверьте моему опыту — это гораздо меньше среднестатистической нормы.

— Кто еще? — тяжело пыхтя, спросил Эдельстайн.

— С вашего позволения, я не отвечу. — Ситвелл слегка поклонился. Накалять страсти не в наших интересах.

— Но должен же я знать, кто мой злейший враги — настаивал Эдельстайн. — Кассиди?

Ситвелл отрицательно помотал головой.

— Кассиди — слегка чокнутый, но совершенно безобидный малый. Он и мухи не тронет, помяните мое слово. Вашего злейшего врага зовут Эдвард Самюэль Манович.

— Вы уверены? — Эдельстайн вытаращил глаза. — Манович — мой закадычный друг!

— И ваш злейший враг, — терпеливо повторил Ситвелл. — Обычное дело. До свидания, мистер Эдельстайн. Не прогадайте с желаниями!

— Постойте! — крикнул Эдельстайн. В голове его крутился целый рой вопросов, но от смятения он задал такой:

— Чем объяснить, что ад настолько переполнен?

— Бесконечен лишь рай, — уклончиво ответил Ситвелл.

— Откуда у вас такие сведения?

— Мы их дочерняя фирма, — пояснил гонец Сатаны. — Извините, но у меня нет времени. Удачи вам, мистер Эдельстайн.

Он поклонился, и вышел сквозь запертую дверь.

Полчаса Эдельстайн сидел ошарашенный. Эдвард Манович — его злейший враг?! Это не укладывалось в голове. Нелепость! Наверняка секретные службы ада допустили промашку. Он знает Мановича много лет, видится с ним почти каждый день, играет в шахматы и кункен… Они вместе ходят на прогулки, в кино, раз в неделю ужинают.

Конечно, иногда Мановичу изменяет чувство такта.

Порой он позволяет себе грубые и оскорбительные высказывания.

Случалось, и не единожды, что он поступал откровенно по-хамски.

А бывало… Эдельстайн прервал поток воспоминаний. Чувствовал-еще чуть-чуть, и ом просто возненавидит Мановича.

— Но ведь мы друзья, — попытался убедить себя Эдельстайн. — Мы друзья, не так ли?

Впрочем, проверить это нетрудно, сообразил Эдельстайн. Достаточно пожелать миллион долларов. Тогда Манович разбогатеет сразу на два. Ну и что? Стану ли я, миллионер, завидовать еще более богатому другу?

Да! Еще как стану, черт побери! Проклятье! Лучше повеситься, чем позволить этому пройдохе Мановичу разбогатеть за мой счет!