Тогда умирает футбол - [69]

Он тяжело поднялся, подошел к Барбаре, которая лежала на диване, уткнувшись в подушку, и плакала. Он погладил ее волосы.

— Я не знаю, что с тобой случилось, Барбара… Но ты ужасно несправедлива. Мне не хотелось бы ссориться с тобой. Когда ты успокоишься, мы еще поговорим об этом. Я ухожу. Хотел предложить тебе вместе поужинать, да теперь тебя разве уговоришь…

Он наклонился, поцеловал ее под ухо, отведя в сторону завиток волос. И вышел.

Барбара еще долго лежала одна, не поднимая лица. И плакала. Плакала уже по-настоящему, навзрыд. Плакала, потому что хотелось плакать. Плакала от чувства жалости к себе, которое переполняло ее. Потом она встала, прошла в ванную и приняла горячий душ. Причесалась, оделась и вышла на улицу. Душ освежил ее, но не успокоил.

Трогаясь с места, она так дернула свой «моррис», что тот буквально выпрыгнул на дорогу и заглох. Запустив мотор снова, она поехала по Броуд-стрит, повернула на Треффорд-роуд, затем на Стрэдфорд и сделала три бессмысленных кольца вокруг торгового центра.

Возле стеклянной коробки универмага «Лоорес» она притормозила и долго медленно колесила по переулочкам, пытаясь найти свободное место для стоянки.

Когда она вошла в универмаг, людской водоворот захватил ее и потащил по этажам. Она нередко бывала прежде в этом магазине, но до знакомства с Джорджем слово «Лоорес» было для нее лишь холодным сочетанием случайных букв. Как, впрочем, и сам магазин — только выставкой товаров, где она могла приобрести необходимые для нее вещи.

Сейчас она бесцельно бродила по его восьми этажам, испытывая гордость за великолепие стендов, за ту радость, которую магазин доставляет вон тому малышу, примеряющему нарядный костюм. Ей казалось, что все здесь принадлежит и ей.

«Хозяйка? А почему бы и нет?»

Это чувство долго не покидало ее. На шестом этаже, в отделе игрушек, она пристально рассматривала заводных человечков и зверюшек, машины, паровозики и целые железные дороги. Барбаре впервые подумалось о том, что игрушки — это те самые вещи, которых ей так не хватало в детстве. Мать не имела возможности покупать их дочери. А сейчас Барбаре они были не нужны.

Она осмотрела трещотки, погремушки, цветные шарики для самых маленьких и поняла, что не может уйти, не купив что-то. Она выбрала большого малинового кота с черным носом и черными усами. Голова кота была увенчана двумя бело-малиновыми ушами. Она взяла его в руки, слегка стиснула. Кот тихо пискнул. Она сжала еще, и кот пискнул громче. Она тискала малинового кота, и он пищал и пищал. Она даже покраснела — фу, какое ребяческое занятие! Смущенно огляделась. Но до нее никому не было дела в этом необозримом зале.

Она подошла к прилавку.

— Пожалуйста, мне вот того малинового кота. Получив с нее деньги, продавщица подала ей миниатюрный плоский пакетик.

— Я просила вот того кота, — повторила она, недоверчиво сжимая в руке плоскую коробочку.

— Это точно такой же кот. Только он без воздуха. Хотите убедиться? Может быть, вам его надуть?

— Нет, нет, спасибо. — Неловко сунув пакетик в сумку, она заторопилась к кабине подходившего лифта.

29

…Холодный северный ветер с полудня выстудил улицы Манчестера. Но к восьми часам вечера почти четверть миллиона человек вышли из домов.

Ждут самолет из Мюнхена. На Манчестерском аэродроме рвется с флагштока бело-голубое полотнище полуспущенного клубного флага.

Немного насчитаешь в истории Манчестера событий, которые бы вывели на улицы столько людей. Город замер в скорбном ожидании. Ни говора на улицах, ни окриков… Даже свистки полицейских звучат приглушенно, будто подавленные общим трауром.

Манчеетерцы, старые и молодые, стоят, подняв воротники пальто и твидовых плащей. Женщины повернулись спиной к ветру, укрывая малышей. Угрюмые людские стены одним своим концом упираются в здание аэропорта, другим — в ворота «Олд Треффорда».

Самолет задерживается в пути. «Вайкаунт-300», на долю которого выпала эта печальная миссия, вылетел из Мюнхена с опозданием. Дирекция аэропорта не хотела выпускать машину: погода над Германией нелетная. И только цифра, о которой Роуз узнал по телефону, — четверть миллиона ожидающих манчестерцев, склонила дирекцию, и она дала согласие на вылет, сняв с себя всякую ответственность за последствия.

Двадцать один гроб стоит в заднем отсеке грузо-пассажирской машины. После лондонской посадки их останется семнадцать.

Тело левого крайнего нападающего Лесли Уайта будет в Лондоне ждать самолета «Эйр Лингус Дакота», который доставит гроб в Дублин, где Уайт пожелал быть погребенным.

В Лондоне же выгрузят тела Сюзи Пейбл, стюардессы, которая завещала похоронить ее на берегу моря в теплом Свонси, Гелы Гидроша, агента бюро путешествий, и Дика Лоу, который спустя всего два месяца после прихода в «Манчестер Рейнджерс» возвращался домой мертвым.

Процедура оформления документов и разгрузки нерейсового самолета в переполненном Лондонском порту задержала и без того опаздывавший самолет.

В Манчестере тем временем пошел дождь. Тянулся третий час томительного ожидания. Никто не уходил. Раскрылись зонты. У колясок, стоявших вдоль тротуара, поднялись защитные козырьки. Местами скопилось столько народу, что машины пробирались в один ряд гуськом, как в траурной процессии. Многие дороги были наглухо перекрыты полицией. Дождь прекратился незадолго до прибытия самолета.