Точки над «i» - [25]

Увы.

Вся польза от курсов – для Чарли – состояла из разбитого носа, спины в синяках и порванных штанов. Когда он и Ромашка приползли домой с противоположных концов света, каждый пострадавший по-своему, оба почувствовали себя абсолютно разбитыми, в то время как голос Марты летел по проводам к Саре, которая делилась с ней роскошными ощущениями от проведенного в одиночестве вечера, когда не надо бояться сказать глупость или сжечь ужин, и счастливым голосом обсуждала с подругой, каким, в сущности, бардаком была их личная жизнь.

– Понимаешь, Марта, я люблю его, значит, вряд ли уйду? – сказала Сара. Фраза прозвучала, как строчка из песни девчачьей группы.

– Но, Сар, ты должна прежде всего подумать о себе, – возразила Марта – Я знаю, ты все держишь в секрете, но скажи честно, разве ты его не боишься?

– Иногда, – ответила Сара, скрывая правду.

– И что, по-твоему, это хорошая основа для отношений? – спросила Марта.

– Лучше, чем никакая, – отреагировала Сара, касаясь одного из главных жизненных вопросов для большинства женщин, которые чувствуют себя прокаженными, если их постоянно не сопровождает обладатель пениса.

– Спасибо, что напомнила.

– У тебя есть Живот, – заметила Сара, которая по-настоящему верила в способность ребенка заполнить пробел в отношениях между мужчиной и женщиной.

– Я же не могу трахать малыша, – съязвила Марта и тут же подумала, как же хорошо, что отец больше не слышит ее разговоров по телефону.

– Марта, ты говоришь ужасные вещи, – сказала Сара.

– Ну извини, – ответила обиженно Марта. Она настолько привыкла доставать своего отца, что иногда делала это и с другими.

Сара неуверенно попробовала закинуть удочку.

– Слушай, Марта, ты никому никогда до сих пор не рассказывала, кто отец Живота. Знаешь, мы ведь только помочь хотим, почему бы тебе не рассказать нам все?

Сара поймала Марту в момент, когда гормоны бушевали; вся ее решимость, как у больной туберкулезом героини викторианской эпохи, желающей сохранить в тайне происхождение Живота, исчезла, и она разрыдалась, всхлипывая.

– Извини, не хотела тебя расстраивать, – сказала Сара.

– Я не знаю! – проревела Марта, шумно втягивая сопли.

– Не знаешь, что? – спросила Сара. – Не знаешь, что делать?

– Не знаю, кто отец, – солгала Марта.

– А сколько вариантов?

– Три.

– Вот черт! Я и понятия не имела.

– Мне так стыдно, – сказала Марта высморкавшись.

– Может, тебе сделать один из этих анализов? – предложила Сара. – Да кто эти мужики вообще?

– Я сейчас не могу говорить, – свернула разговор Марта, – писать хочу – умираю. Давай встретимся все вместе в пабе, и я вам расскажу.

– Не беспокойся, все будет в порядке, – ответила Сара, уверенная в этом не больше, чем в успехе Ромашки на комедийной сцене, хотя сама много раз убеждала ее, что триумф неизбежен.

– Я пошла. Увидимся завтра вечером, о'кей? – сказала Марта.

Саре не хотелось говорить «если все будет нормально с Билли», но Марта почувствовала это и сказала:

– Ну если не завтра, то в пятницу, хорошо? – зная, что Билли по пятницам выпивает с коллегами по работе.

В ту ночь Сара легла в постель со списком кандидатов в голове и вдруг осознала, что странным образом чувствует зависть к положению Марты.

Пока она засыпала, она сократила список до четырех человек. В нем остался Алан-Планета, бывший бойфренд Марты, прозванный так из-за того, что его голова содержала больше фактов, чем головы большинства людей. Он переехал в другой район, и их отношения постепенно сошли на нет, поскольку его визиты к Марте стали все реже и реже. А может, это ее сосед, четырнадцатилетний Джуниор, с которым она флиртовала при каждой возможности? А может, это Тед, ее босс, чье уродство компенсировалось толщиной бумажника и прекрасным чувством юмора, или, может, тот парень, чье имя она не могла вспомнить, с которым они познакомились в клубе в Восточном Лондоне.

Она бы поставила на Теда.

Глава одиннадцатая

Чарли и Ромашка сидели дома, как парочка пенсионеров, только что узнавших, что продукты снова по карточкам. Они скучковались у небольшого обогревателя, потому что центральное отопление сломалось и читавший метеорологический прогноз ведущий был возбужден до идиотизма, когда говорил о наступающем резком похолодании. Чарли сидел, завернувшись в горячие полотенца, и подумывал о смерти – со стаканом «Фервекса» и, как он это называл, Марихуанным Ингалятором, чтобы уменьшить боль от травм, полученных в группе по управлению гневом. Ромашка же, с другой стороны, страдала от высшей формы боли – эмоционального унижения комика, когда кажется, будто твои кишки выпустили наружу и вывесили в ближайшем газетном киоске, чтобы враги использовали их в качестве настольных украшений. В этот момент Гитлер («мы никогда не забудем о том, что этот злобный ублюдок существовал»… Чарли Напп 1992 год), их черно-белый кот, вошел в комнату, приволакивая перевязанную лапу, дополнив своим приходом печальное трио инвалидов. Если бы Чарли и Ромашка не были так подавлены, кот дал бы им возможность как следует посмеяться над собой – способ, увы, неизвестный многим знаменитостям и политикам. Чарли поведал свою печальную историю о случившемся в группе по управлению гневом, и пытался объяснить Ромашке, что с такими гопниками, как там, было бы глупо посылать туда Билли. Затем Ромашка рассказала о своем трагическом вечере, скрыв встречу с Билли и историю с насмешником из зала, потому что это бы расстроило Чарли еще больше, из-за чего, в свою очередь, ей трудно было объяснить ему, почему этот вечер был для нее столь ужасным.