Точка вымирания - [33]

– Уааааааааааааааррррр!

Плач раздался снова, на этот раз он казался более настойчивым. Эмили поняла, что теперь, когда она оказалась намного ближе к его источнику, ей слышны в этом крике какие-то странные раскатистые переливы, несвойственные обычному детскому реву. Они чем-то напоминали звуки, которые Эмили была вынуждена слушать, когда в незапамятные времена подключалась к Интернету через модем. Это звучало… какое же слово тут подойдет? Механически? Ну да, довольно близко. Теперь, когда стены и потолок не отделяли ее от источника плача, стало ясно, что, возможно, ребенок не имеет к нему никакого отношения.

Конечно, дело может быть просто в ее разыгравшемся воображении, а странные рулады объясняются тем, что ребенок слишком долго дышал токсинами, но Эмили вдруг почувствовала непреодолимое желание уйти из этой квартиры и никогда в нее не возвращаться.

Инстинкт властно требовал, чтобы она бежала отсюда, однако Эмили не могла этого сделать. Она должна была выяснить, откуда берутся эти звуки. Двигаясь осторожнее, чем раньше, она вышла из детской и направилась по коридору в спальню. Толкнув дверь носком сникера, она дотянулась до выключателя, заглянула в комнату и быстро осмотрелась. Тут стояла аккуратно застеленная двуспальная кровать, поджидавшая тех, чьи головы уже никогда больше не коснутся этих подушек, книжный шкаф, уставленный томиками в мягких обложках, туалетный столик и комод. И никаких признаков хозяев комнаты.

Эмили снова двинулась по коридору, теперь – в сторону гостиной и кухни. Занавески были задернуты, и в гостиной царил полумрак. С каждым шагом Эмили температура вокруг становилась все выше, а аммиачная вонь – все насыщеннее, пока не стала практически невыносимой. Хотя вокруг было темно, Эмили вдруг ощутила, что по комнате движется нечто, и застыла от ужаса. Волоски на шее встали дыбом, как иголки дикобраза.

Тревога, почти неощутимая, когда Эмили только вошла в квартиру, усиливалась с каждым шагом, легкие мурашки вдоль хребта превратились в молот, который колотил ее изнутри по черепу, призывая сваливать отсюда на хрен, и незамедлительно. Но журналистское любопытство и всепоглощающее желание спасти ребенка пересилили инстинкт самосохранения («опять», между делом подумалось ей), и Эмили принялась слепо водить рукой по стене в поисках выключателя. Поверхность стены почему-то была липкой и вязкой, но Эмили не хотела даже думать, в чем тут может быть дело. Казалось, на стену чихнул какой-то великан, и Эмили не могла решить, что хуже: сочетание жары и вони или ощущение, что она водит рукой по толстому слою соплей. И то и другое одинаково омерзительно, решила она. Тут пальцы наконец-то наткнулись на выключатель, и помещение наполнилось светом. Глазам Эмили хватило всего пары секунд, чтобы приспособиться и перестать щуриться, но, как только это произошло, она закричала.

Казалось, вспыхнувший свет переместил ее в центр ночного кошмара. Посреди комнаты над тем, что еще недавно, вероятно, было семейным диваном, находилось нечто, выглядевшее так, будто выползло из самых глубоких, самых темных закутков ада.

То, на что смотрела Эмили, было одновременно источником и запаха кошачьей мочи, и запредельной влажности. Ее мозг старался обработать увиденное, но дело стопорилось, когда он пытался осознать то, что транслировали ему глаза.

Там действительно был ребенок, во всяком случае, Эмили предположила, что некогда это в самом деле было маленькой девочкой… и ее родителями. Теперь все трое слились в единое месиво жира и паутины, свисавшее с потолка в дальнем углу гостиной. Нижняя часть тела ребенка исчезла, влившись в пульсирующую массу, но туловище и одна ручка пока были вполне различимы. Свободная рука малышки слабо покачивалась туда-сюда, будто приветствуя новую приятельницу. Но это, конечно, было невозможно, ведь Эмили знала, что девочка ее не видит, не может видеть, у нее же просто нет глаз, на их месте зияют пустые черные провалы. И это от нее исходит жуткое завывание. Широко раскрытый рот ребенка издавал вой, от которого в жилах Эмили стыла кровь, а сама она не могла пошевелиться.

– Уааааггггхххххххх!

Родителей едва можно было распознать в пульсирующей, похожей на опухоль массе. Если бы не ступня в мужском ботинке, как на пугающей картинке (ах, простите мне дрянные стихи, мелькнула мысль), валявшаяся в нескольких футах от… от этого непонятно чего, и не болтавшаяся сбоку женская рука, Эмили вообще не смогла бы понять, из чего состоит эта проклятая фигня.

И это было бы к лучшему.

По опухолеподобной массе перемещались какие-то красные сгустки, вытягивая из нее куски и перемещая их на другие места, будто расставляя по местам детали пазла. Охваченная ужасом Эмили наблюдала за этими дикими перестановками, и ее разум балансировал на самой грани безумия. Тем временем несколько больших комков красной субстанции отделилось от общей массы и двинулось в сторону оторванной ноги. Они окружили ее со всех сторон и потащили обратно: так муравьи волокут к себе в муравейник тела других насекомых.

Да это просто полное сумасшествие, вдруг поняла Эмили. То, что она сейчас видит, просто не может происходить на самом деле, это невозможно, а значит, ей снится сон. В изумлении и ужасе она продолжала наблюдать за передвижениями ступни, и вдруг голова ребенка перевернулась. Пустые провалы глаз оказались там, где до этого был подбородок, а рот открылся и издал вопль, который отразился от стен и вонзился ей в мозг, как хирургический скальпель.