Точка возврата - [42]

Заиграла музыка: романтичная, нудная, полный релакс. Валерий поморщился от отвращения, не сразу сообразив, что это его мобильник пищит из-под груды тряпок. «Так и есть, мать! Не буду подходить! Замучает расспросами по поводу похорон. Не знаю, не хочу знать, не могу! Это он должен был хоронить меня лет этак через сорок».

Грохнул об пол злополучный ящик, перевернулась сумка, рассыпались вещи. Лада, чертыхаясь, пихнула все обратно, дернула молнию. Слезы из глаз. Тряпки навязли на розовых «зубках». Валерий потом долго вытягивал их обратно. Лада в последний раз обежала квартиру, шаря по углам невидящим взглядом.

— Все. Пора! — опустилась на табуретку в коридоре, устало облокотилась на стену, нечаянно увидела зеркало, стала вяло приглаживать волосы. — Что я скажу маме?

— Она тебя поймет!

— Кстати, твоя мамаша тут накинулась на меня по телефону, я ее послала, — сказано почти равнодушно.

«Действительно, что сейчас имеет значение? Только не мать с ее инквизиторской правотой и кучей правил, которые расшибись, но соблюди! И не оставь Ладка Тошку одного, все было бы хорошо…» — мысли вяло крутились на одном месте.

Лада всхлипнула, вытерла нос рукавом безразмерного серого свитера. Лицо красное, опухшее, словно у аллергика. Мучительно долго возилась со шнурками, будто завязать их невыносимо сложно, как для ребенка. Маленькая, слабая девочка, а ведь всегда была такой сильной и взрослой — или казалась? Валерий неловко переступил с ноги на ногу, накинул на плечо розовую сумку, взял ключи.

— Пойдем!

Лестничная площадка, лифт, подъезд… Все мимо, незаметно, как во сне. Солнце долбануло неожиданно ярко, будто стараясь разбудить. Не вышло. Так они и шли до гаража на автопилоте, ничего не замечая вокруг.

Замок громыхнул о железную стенку «ракушки», Валерий привычно засуетился, Лада заговорила:

— Вот ты все вбивал мне в голову, что дед на самом деле — тот парень с фотки, Надеждин! Пусть так, но не все ли это равно?! Тошку-то не вернешь! — с силой дернула сумку на себя, где-то поблизости звякнуло разбитое стекло.

— Нет! Врага надо знать в лицо!

— Сказки из прошлого не помогут его найти! Важно здесь и сейчас!

Он обнял ее, удивившись переполнившей его нежности: «Все будет хорошо!»

Исходившее от этих слов тепло обожгло старика через железо перегородки.

«Он любит ее!» — уныло констатировал здравый смысл. «Этого не может быть, не должно! Фальшь, слюнтяйство!» Хотелось крикнуть, обвинить, обязательно, иначе разрушится мир. С трудом сдержался. «И о каком еще Надеждине талдычит эта свистушка?» Тут дошло: случилось то, чего он так хотел. И что же? Да ничего! Все пусто! Даже не сразу признал свою фамилию, слишком отвык за шестьдесят лет. Связующая нить истлела и перетерлась, остался лишь крохотный, жалкий обрывок. Левка Надеждин окончательно канул в мутную воду. Поток все крутился перед глазами, шумел, сливаясь со звуком мотора. Отъехала черная «тойота», не такая чистая, как обычно, машинально отметил про себя старик. «Всю жизнь их разворошил, и что же дальше?»

Лугов, именно Лугов и никто другой, стоял, как потерянный. Злой рок усмехался, окончательно победив. В ушах назойливо звучали прицепившиеся обрывки фразы: «Здесь и сейчас!» Невольно огляделся. Москва с новостройками, наглыми огнями реклам и вечно мельтешащими машинами, чуждая, словно Марс.

Петр Константинович тяжело оперся о край гаража и начал медленно, по-стариковски, выбираться на дорожку. Подальше отсюда, назад, в берлогу. Все вдруг осточертело, потеряло смысл. Еще полчаса назад он гордился тем, что так здорово обосновался, всего в пяти минутах ходьбы от внука. Все радовался про себя: «Ни за что не найдут! Прятать лучше всего на поверхности». Эта оказия подвернулась еще осенью, до больницы. Однажды сидел в парке, вдыхая запах подгнившей, мокрой листвы. Рядом опустился человек, по виду моложе лет на десять, в советском синем спортивном костюме с белой пластмассовой молнией, раздражающе бодрый и моложавый.

— От смерти не убежишь! — вполне дружелюбно заметил Лугов.

— А я попробую! — человек добродушно улыбнулся.

Бесцельно блуждая от темы к теме, добрались до сдачи комнаты. Неплохая прибавка к пенсии, но вот беда — квартирант съезжает после Нового года, надо подыскать другого. Дом рядом с парком, хорошее место, недорого. Петр Константинович записал телефон, просто так, на всякий случай. Уже в марте, перед выпиской, позвонил, о цене сговорились легко. Смотреть жилище не стал, без разницы. Уплатил за полгода вперед, не задумываясь. Переехал на следующий день. Лишь открыл дверь, в нос ударил запах псины, оскалились три лохматые дворняги. Лугов потрепал по голове самую крупную из них:

«Охраняли для меня комнату, молодцы!» И прошел «к себе», осмотрелся. Древний, визгливый диван с торчащей голой пружиной, такой и на помойке не увидишь. Пожелтевшие обои в полоску, залитый чернилами письменный стол, на полке подборка журналов «Химия и жизнь» за 1981 год. Облезлый, некогда коричневый, крашеный пол. Солнце едва пробивалось сквозь годами не мытые стекла. И все-таки радостно, уютно, как раньше, когда еще что-то было впереди. Хозяин — чудак — сразу комнату свою запер, на дачу подался. Холодно, не сезон, но ему тоже закон не писан.