Точка возврата - [39]

Да еще здравый смысл влез: «Уж прям так ничего и не может? А тебя лечиться загнал, забыл разве?»

Да, да, опять не в масть. В больничке книжку с адресами оставил, будто закидушку на рыбалке, мол, клюнет или нет? Проглотил наживку, как миленький! Вчера вечером не утерпел, заглянул туда, врачиха — корова размалеванная — разохалась: «Ищет вас внук, волнуется, только утром заходил! Переживает, вы уж позвоните ему!» «Как же, как же, заботливый парень! Видать, заподозрил что-то, вот и мечется. А толку-то! Ну, пройдет по адресам, а поймет ли что-нибудь? Вряд ли! Того и гляди к ментам побежит за помощью». Старика передернуло от отвращения при мысли, что чужие люди начнут рыться в его прошлом. «Все не так! И город чужой, и искать здесь нечего! Дернул черт приехать! Привык, словно в молодости, круто рулить, не задумываясь. Как я тогда завернул, будь здоров!»

Воспоминание затягивало, уводило вдаль.

Початая бутылка водки приплясывала под стук колес. Левка гулял уже третий день, вернее, пытался залить водкой проблемы. Вагон-ресторан опостылел, сочувственно материнские взгляды официанток кололи стыдом. По намекам разобрал свой диагноз: несчастная любовь. «С чего они взяли? Это бабские выдумки, клевета, враки…» Захлебнулся, споткнулся о Тошку, тут же представил, будто увидел, тонкие губы, кукольные кудряшки и ямочку на левой щеке, что всегда появлялась вместе с улыбкой. Она смеялась над ним, а глаза сверкали металлом, как у папаши. Левка пробубнил себе под нос, воображая, что начальник слышит его: «Ну и покраснел ты тогда, Сергей Юрьич, ровно ковровая дорожка. Надо же, узнал, что женат на "классово чуждом элементе"! Вот уж действительно — чуждая, раз двадцать с лишним годков бок о бок спишь, а с кем — не знаешь. Умора! Государственные проблемы прозреваешь, а перед носом ни-ни. Дальнозоркость, видно, красиво жить помогает. Не замечаешь мелочей, и будто ты коммунист-бессребреник. Мирок себе создал уютный, сладенький, а я его одним ударом…» Левка хлопнул ладонью по алюминиевой окантовке стола. Официантка обернулась, словно он ей стучал.

— Чаю!

«Что за дрянь здесь подают, да еще с наценкой!» Даже двойной сахар не отбивал металлического привкуса, о запахе мазута и говорить нечего. «А ведь это пойло еще лакомством покажется в сравнении с тем, что ждет в "местах, не столь отдаленных". Небось, Бондарь на меня такого настрочил, волосы дыбом! Ему что, ему поверят!» Левка налил еще водки, теплой и мерзкой, выпил, поморщился и начал смотреть на официантку с белым кружевным треугольничком на высокой прическе. Девушка ловко прихлопнула таракана замызганной салфеткой. «Врешь, со мной такое не пройдет, я еще побегаю!»

Маленькими крысиными коготками царапнула мысль о матери: «Затаскают старую! А ведь не знает она ничегошеньки. Ничего, отстанут, хорошо, что я не трепло!» Ему вдруг стало весело оттого, что никто из знакомых даже не догадывается об этой поездке на поезде Москва — Алма-Ата. Левка улыбнулся, правда, кривовато, но для парня за соседним столиком сошло, подсел со своей бутылкой, предложил налить. Вроде располагать должно, но что-то в нем было отталкивающее. Лицо помятое, жесткие пряди топорщатся, как шерсть у зверя, глаза мутные, светло-желтые, скалится кривыми коричневыми зубами — шакал, да и только. Раньше Левка бы такого послал, но сейчас не до разборчивости, хотелось выговориться, не все ли равно, кому, хоть черту.

Чокнулись за знакомство.

— Борис!

— Лева!

Борька оказался с подходцем, все расспрашивал и слушал хорошо, умеючи. Левку понесло в фантазии хоть на словах сделать Тошку своей. «А чем я не тяну на мужа!» И пошло-поехало, и пикантных подробностей присочинил, и про тестя — тирана райкомовского — не забыл, и так увлекся, квартиру расписывая, что не заметил, как напрягся собеседник.

Придирчивый взгляд пробежал по Левкиному новому чесучовому костюму. Выпили за семейное счастье. Все завертелось, запуталось, нашел морок. Поезд дернулся, затормозил. Борис уверенно подхватил захмелевшего друга под руку, даже сумку заботливо помог на плечо повесить и повел «проветриться» подальше от настороженных взглядов официанток.

Вокзальчик маленький, старенький, выцветшая надпись: «Кзыл-Орда». «Что за место такое? Зачем выходить? Ведь поезд стоит всего две минуты». Засыпающий разум огрызнулся: «Ведут, как барана на шашлык! Подсыпал что-то, гад!» Голова закружилась еще сильнее, когда рядом застучал, замелькал отходящий состав.

Шел долго и послушно, будто во сне. Потянуло сыростью, гнилью. Успел подумать: «Заросли какие-то, неужели река?» Земля закачалась, начала притягивать, нежно, по-матерински.

Сколько длилось забытье, Левка не знал, но, казалось, долго. На самом деле прошло всего несколько минут. Борис не рассчитал дозу, не учел необычайного здоровья. Еще в детстве Левка злился, никак не удавалось поболеть, как другим, — все в школу да в школу. С возрастом гордиться начал: ничто его не берет, а вокруг «сдохлики», ноги промочат и месяц кашляют.

Но это было давно, а сейчас Левка ощутил, что его грубо перевернули, впечатав носом в колючую сухую траву, и шарят в задних карманах. «Ну, это уж слишком! Лапают, как дохляка!» Злость, копившаяся все эти дни, пробилась сквозь морок. Пусть голова еще толком не проснулась и тело словно неродное, но годы дворовой тренировки хоть что-нибудь, да значат.