Точка - [27]

Свои многочисленные постоянники водились и у Ирмы, бабушки Ильича. Те странными не были в большинстве своем, потому что геронтофилия, оказалось вещь науке известная и представителей этого жесткого в смысле принципов направления удовольствий выявилось гораздо больше расчетной величины. Много было и молодежи среди почитателей Ирминого таланта быть старше собственных лет, и даже возникали время от времени лет до двадцати юнцы, также алчущие морщинистого возраста претендентки на шаболовскую постель. Но настойчивей других все же был Педофил. Прозвище прилипло сразу и не отлипало уже по самый Нинкин оттуда уход. Педофил от Ирмы млел и заикался, он разглаживал каждую складочку на съёжившемся от недостаточного обмена веществ теле, целовал многочисленные морщинки каждую по отдельности и нервически сжимал до и после любви отдельные фрагменты Ирминой поверхности, добавляя очередную временную складочку к уже имевшимся постоянным. Ирме внутренне это не нравилось, она считала это увлечение чрезмерным, но Педофил так трогательно производил над ней свои нежные опыты, изменяя складчатую картину любимой, что она терпела и выдавливала ему навстречу очередную порцию морщинистой улыбки.

Возможно, Мойдодыр пожила бы на апартаменте ещё сколько-то и поработала, но ванная была одна, а работы с клиентом, требующей горячей воды и частой подмывки, было невпроворот, не до Нинкиных чистоплюйских сантиментов для оттирки себя с утра до вечера. Одним словом, интересы сторон разъехались в разных направлениях дальнейшего быта, и Нинка ушла.

О ленинской точке она узнала намного раньше, чем туда заявилась, клиент рассказал, как пользовался там отъездной услугой. Был и приятный момент в географии столичных расстояний — Шаболовка отстояла от точки на Ленинском проспекте — всего ничего, ну, примерно, как пройти от детдома на Магнитке до градообразующего комбината. Вещи Нинка оставила пока на прежней работе, а сама прогулялась до тамошней мамки и сразу попала на Лариску. Лариска её осмотрела и взяла с испытательным сроком в один рабочий отъезд.

Испытания начались тут же, так как минут через пятнадцать на точку подрулила раздолбанная мусорская канарейка и оттуда вытащился ментовской старшина, представитель крышевого отделения наведения порядка. Он отозвал Ларису в сторону и отдал короткий приказ, кивнув в сторону показа. Мамка тоже кивнула в ответ, и мусор вернулся в канарейку. Лариска пошарила глазами и призывным жестом пригласила Нинку обратно к себе.

— Само в руки идет, — весело отрапортовала она Мойдодыру. — Помочь людям нужно, мальчиков наших выручить. Я сказала, новенькая у нас с сегодня заступила, а у них субботничек как раз, то есть, у нас с ними. Давай, девочка, отработай, там трое всего в тачке, два и боец-водитель, три минетика отстрочишь по-быстрой и обратно, долго им не надо, они на смене сами ещё, объезд делают, так что времени в обрез. А потом уже нормально начнешь работать, на себя. Договорились?

— Договорились, — согласилась Мойдодыр. — Куда идти-то?

Лариска показала глазами на уазик, и там приоткрылась задняя дверь.

Канарейка тронулась с места, и они поехали в сторону улицы Вавилова, на которой в это время суток всегда было полутемно. Рядом с рядовым по званию водителем-бойцом сидел старшина, тот самый, который отдавал приказ на минеты, а сзади, рядом с Нинкой расположился молодой лейтенантик, который по старшинству начинал первым.

— Давай, подруга — сказал он Нинке, расстегивая ширинку и вынимая прибор наружу, — а то время уже много, смена скоро закончится. — Есть гондон-то?

— Нету, — испугалась Нинка. — Я сегодня только пришла, но не знала, что заступлю сразу.

— Тьфу! — огорчился лейтенант. — Чего ж ты полезла тогда в машину? — Нинка опустила голову и промолчала. — Ладно, — согласился лейтёха. — Была — не была, без гондона давай, но только смотри у меня, поняла?

Куда смотреть Нинка знала сама и кивнула. Усы у него почти не росли, и вообще, весь он был по типу подростка, только что получившего аттестат зрелости, и поэтому Нинка удивилась такому несоответствию чистой наружности и вынутого без лишних сантиментов детородного милицейского отростка. Она примерилась, нагнулась над офицерским тазом и выполнила свою работу, стараясь доказать, что место на точке будет соответствовать её умению и покорству.

— Давай, давай, сука, — постанывал лейтенантик, — ещё добавь немного, — на этом месте он неожиданно дернулся и выплеснул в Нинку заряд бесплатного удовольствия, и она еле успела отогнуть голову в сторону. — Не понял, — возмутился лейтенант. — Чего это ты делаешь, дура? Рот зачем отворотила, спермой моей брезгуешь, что ли? — он взял ее рукой за шею и сжал кисть так, что сзади в позвонке хрустнуло. И это снова было так поразительно странно, все, что происходило в желтом воронке дежурного патруля, и этот переход к новой обязанности был настолько быстрым и неподготовленным внутренне, что Нинка растерялась. Больше всего она не хотела скандала, скандал для неё означал потерю места в Ларискином списке.

— Я не знала, — робко промолвила Нинка. — Я же первый день сегодня только, извините.