Точка росы - [30]

Принюхиваясь к земле, олененок ловил запахи животных. Волновался. Беспокойно вертел головой по сторонам. Прядал оттопыренными ушами.

— Матку ищешь? — спрашивал заботливо Пирцяко и еще крепче прижимал к себе олененка. — Нет у тебя матки!

Олененок всхрапывал, как настоящий хор. Тыкался холодным носом в руку своего спасителя.

— Авка, нет у меня хлеба, — оправдывался Пирцяко Хабиинкэ. — Сейчас нарву ягель. Пирцяко, а ты совсем бабой стал. Бабы прикармливают авок хлебом. Мальчишки и девчонки кормят оленят. Так делает и Няколя. — Озабоченно проверил, не слетел ли обвязанный вокруг малицы тынзян. Не сомневался: это веревочный аркан его сына. Няколя рос смешным. Смешно зашатал, стуча босыми ножками по латам. Любил прятаться в шкурах, чтобы его искали. Спал всегда с двумя собаками около очага.

Неожиданно снова вспомнил о железной вышке. Начал считать, сколько потребовалось аргишей, чтобы доволочь ее до озера. Много раз сбивался, по десятку раз загибал все пальцы на руках. Выходило, что для аргишей не хватило бы всех оленей со всех колхозов с Тазовской стороны.

От голода, наверное, он много думал на ходу. В который раз вспоминал Няколю. Потом снова Марию.

«Бегающие нарты», — сказала ему женщина. — «Что ты ищешь в тундре? Почему не хочешь остаться?»

«У меня есть баба, есть Няколя». Потом вспомнил другую Марию. Он не все понял, что она говорила, но все слова были родные — опа знала его язык, язык ненцев.

На взгорке открылось становище. Бригадир вспомнил, что во время каслания всегда выбирал это место. Пастухи Хосейка и Арсентий гоняли стадо по старым ягельникам.

Увидел стоящие недалеко грузовые нарты. Тюки, ка;? перед дорогой дальней, старательно перетянуты веревкой. Шатаясь от усталости, Пирцяко сел на край. Олененок опустился у его ног. Пирцяко Хабиинкэ развернул закрученную в скатерть буханку черного хлеба. Отломил горбушку и, глотая слюну, протянул ее олененку.

— Авка, ешь! Теперь мы с тобой не пропадем! Нас с тобой не забыли.

Олененок щекотал ему ладонь мягкими губами, тыкался в руку носом, всхрапывал. Пирцяко Хабиинкэ пожалел, что поторопился и не посмотрел, кто завязывал веревку. Хосейка или Арсентий? А может быть, и его баба? Думала о нем, своем муже. Продукты насыпала в мешки и хлеб положила! Баба никогда не завяжет веревку, как мужчина. Хосейка завязывал слева направо, крестом. Арсентий — пропуская веревку вдоль нарт, а потом перетягивал тюки поперек, и узел выходил у него всегда сверху.

Пирцяко Хабиинкэ высыпал в ладонь соль. Лизнул, протянул олененку.

Олененок жадно лизал соль шершавым языком. В упор смотрел в скуластое черное лицо человека.

— Авка, сегодня мы догоним стадо. Няколя привяжет тебе на шею красную тряпочку. Дело мальчишек — воспитывать себе оленей для упряжки. У меня были белые важенки. А Няколя пусть подбирает себе рыжих с белыми отметинами. Пирцяко Хабиинкэ, — бродящий по тундре, разве ты забыл, что был бригадиром?

6

Маленький Няколя метался в жару, сбрасывая с себя заячье одеяло и наваленные тяжелые оленьи шкуры.

Женщина у костра плакала и, причитая, грозила кулаком Пирцяко Хабиинкэ:

— Из-за тебя все болезни! Околдовала тебя баба! Умрет Няколя! Лучше бы ты не приходил в чум! — испуганно закрывала голову руками, ждала, что муж разозлится и ударит, как раньше. Хотелось убедиться, что перед ней сидел прежний Пирцяко Хабиинкэ, которого она знала и боялась.

Но бригадир молча сносил оскорбления, сосредоточенно о чем-то думал.

— Пень горелый, — женщина принялась дергать мужа за рукав, — да что с тобой случилось? Посмотри, Няколя горит! Почему ты молчишь? Сын умирает!

— Няколя умирает? — Он вскинул голову и долго смотрел на жену пустыми глазами. Наконец до него дошел истинный смысл ее слов. Испугался за сына. — Иду искать доктора!

— Вернешься?

Пирцяко Хабиинкэ не ответил.

Женщина принялась загонять в стоящие полукругом нарты ездовых оленей, но муж сказал, что пойдет на лыжах.

— До фактории далеко идти, однако!

— Знаю!

Пирцяко Хабиинкэ укоризненно посмотрел на жену. Ей никогда не понять, сколько он узнал нового за эти два года: летал на большом комаре, видел, как каслают тракторы через тундру. «На олешках далеко не уедешь, — оправдывал он свой поступок. — Пробежала упряжка мерку, делай остановку, корми оленей. А трактор бежит и бежит, гремит железными длинными ногами. Нет у бабы ума, весь растеряла!»

Вышел Пирцяко Хабиинкэ к тракторному следу и остался ждать железную машину.

…Молодой тракторист Сиротка чувствовал себя в тундре неуютно. Белая равнина утомляла. Смотровое стекло внизу забило снегом — осталась узкая, как щель, полоска. Следовало протереть стекло для лучшего обзора, но он не хотел останавливать трактор. По его расчетам, скоро должен показаться Уренгой, куда он тащит тяжелые трубы. Представил себя танкистом, который должен довольствоваться узкой смотровой щелью. Он частенько придумывал себе разные игры, чтобы не заскучать, но эта понравилась больше всего. По его танку фашисты вели страшный огонь из пушек, а он их обманывал. Бросал машину из одной стороны в другую.

Сиротка вел трактор по старой дороге. След неожиданно начал рыскать из стороны в сторону, и ему захотелось узнать, кто проезжал здесь до него. Всех трактористов, сорок человек, он знал по именам и фамилиям. Может быть, проезжавший до него тракторист тоже представлял себя танкистом? Он не успел додумать фразу до конца и испуганно уставился в дорогу. Впереди копошился в снегу медведь. Шел на четвереньках и вдруг встал на дыбы! Размахивал лапами, как будто сбивал валивший снег. От испуга у тракториста перехватило дыхание. Поздно заметил, а то бы повернул обратно. Наконец разобрался: ненец в малице. Капюшон отброшен на спину, голова припорошена снегом.