Точка невозвращения - [89]

– Так значит, зло чаще всего появляется из–за… одиночества?

– Да. Вспомни сказки. Там все злодеи и негодяи… оказывались одинокими. Рядом с ними никого не было. Поэтому им пришлось сражаться в одиночку. Но знаешь… они заслуживают уважения. Потому что все же боролись, потому что не сгинули в пучине чужой злобы или равнодушия. Последнее – тоже очень опасная вещь. Ведь одинокими злодеи порой становятся не только из–за жестокости, но и из–за безразличия других к их судьбе. Но эти выживают куда легче, ведь равнодушие – не ненависть.

– Получается, за поступками моей сестры тоже стоит одиночество?

– Она почти всегда была одна.

– Нет, с ней ведь были я с мамой!

– Быть рядом с кем–то не означает перестать быть одиноким. Давай я расскажу тебе одну морийскую притчу.

«Вокруг одного шута всегда было много народа. Все они смеялись над его шутками и пантомимами. Шут казался очень веселым, пока… Во время одного из представлений из его глаз не потекли безостановочно слезы. Люди подумали, что это просто еще один номер из программы, и захлопали в ладоши. Шут улыбнулся, вытер слезы и продолжил играть дальше.

На следующий день история повторилась. И так было каждое выступление – у шута начинали течь из глаз слезы. И он ничего, ничего не мог с собой поделать! А люди продолжали считать, что так и надо, пока одна маленькая девочка, пришедшая посмотреть на шута, не подошла к нему и не спросила, отчего он так горько плачет. Все вокруг засмеялись и стали наперебой объяснять девочке, что это всего лишь еще один трюк шута. А сам шут просто стоял и смотрел в серьезные глаза ребенка, не обращавшего внимания на остальных и продолжавшего глядеть на него и ждать ответа.

Тогда шут грустно улыбнулся и сказал девочке, что просто его одиночество не в силах оставаться в его душе и ищет выхода наружу, проливаясь в невольных слезах…»

– Печальная притча. А что же люди?

– Они так и не поверили искренним словам шута, продолжая ходить на его выступления и смеяться над его слезами…

– Ты хочешь сказать, что Мара была как этот шут?

– В каком–то роде да, была. Вот только не нашлось для нее маленькой девочки, спросившей, отчего ей так горько, и открывшей бы ей глаза на правду.

– Значит, я тоже в чем–то виновата…

– Нет, Ладушка. Ты как раз ни в чем не виновата. Ты же была совсем ребенком и не могла видеть того, что происходит на душе у сестры.

– А что теперь с ней будет?

– Ничего страшного, обещаю. Просто она вернется обратно в Болейн.

– Я тоже хочу в Болейн!

– Когда еще чуть–чуть подрастешь, Мефистор обязательно свозит тебя туда.

– Почему не сейчас? И почему повелитель, а не ты?

– Не сейчас, потому что для тебя это опасно. А Меф, потому что он теперь твой опекун.

– А ты, Софи? Ты поедешь с нами?

– Конечно, поеду, – улыбнулась я. – Разве могла бы я упустить такой шанс послушать поющие цветы?

* * *

«Милая Софи!

Твои последние письма показались мне очень тревожными, а эту неделю их от тебя не было вовсе. Неужели что–то случилось? Что–то не так на практике? Или тебя обидел какой–нибудь демон?.. Ой, и что это я пишу? Нет, нет, не делай оскорбленного лица, ты очень сильная некромантка, но при этом остаешься девушкой (улыбаюсь). Но все равно я за тебя безумно волнуюсь!

С Ларманом ситуация не прояснилась ни на капельку. Он с таким энтузиазмом готовится к свадьбе, что я боюсь и слово против ему сказать. Его мать до сих пор глядит на меня волком, я уже начинаю бояться, что она как–то подсыплет мне что–нибудь ядовитое за обедом. Сама я впала чуть ли не в депрессию… Я совершенно не уверена, что готова и хочу выходить замуж вот так. Ведь Ларман был почти вынужден сделать мне предложение, и осознание этого хуже всего!

Надеюсь на скорый ответ,

Всегда твоя Рита».

«Здравствуй, Рита.

Прости, что опять долго не отвечала, просто не было времени и, что уж таить, меня одолевали все это время тревожные мысли и сомнения. Но не беспокойся, сейчас все уже разъяснилось, и проблема была решена. Подробности расскажу по прибытию.

Знаешь, а ведь мне и вправду скоро будет нужно уезжать. Меня отпускают с практики раньше, так как свою задачу, ради которой и ехала, я выполнила. Вчера пришел приказ из Мории об этом. Ты не представляешь себе, но… я расстроена. Да, я не хочу уезжать из Танграсса, из Глациаса. Ты не поверишь, но мне полюбились эти места. Можно сказать, я привязалась к царству демонов, да и к самим демонам тоже. У них удивительная философия жизни, но эта философия мне очень нравится. Вот, например, на первом месте у демонов всегда стоит душа. Именно душа, а не жизнь, как у людей. И замечательно, что эта раса думает так, по моему мнению, ведь душа действительно куда важнее жизни – мне ли, некромантке, не знать. И демоны понимают все это.

Рита, если тебе не хочется, то не надо (я о Лармане). Откажись. А если не желаешь, то просто подожди – я приеду, и мы во всем разберемся, я тебе обещаю.

Все будет хорошо, вот увидишь!

Душа в крепких дружеских объятьях,

Софи».

* * *

Этот день выдался особенно теплым, несмотря на скорое вступление осени в свои законные права. Ветра не было, и пышные летние облака ватными кружевами парили над землей, не двигаясь, и, казалось, только протяни руку, и в нее опуститься кусочек этой воздушности, на память о небе. Голуби суетливо подбирали крошки хлеба, пронесенного здесь одним из слуг, а вороны степенно восседали на ограде, изредка бросая на собратьев презрительные взгляды. Легкий аромат цветущих деревьев навевал легкие, приятные мысли, не обремененные переживаниями, он доходил даже до дворцовой кухни, где юный парнишка–уборщик забыл закрыть окно. И теперь все повара, отвлекшись от дел, сидели на своих высоких табуретках с добрыми полуулыбками на расслабленных лицах. Никто не хотел приниматься за работу, в такой день тянет мечтать и фантазировать, а вовсе не трудиться, и потому сегодня единогласным решением был устроен незапланированный перерыв на час–другой.