Точка Немо - [47]

Любопытно, должно быть, и то, что девушек практически не различали по возрастам – на острове сорокалетняя вдова ценилась почти наравне с юной девицей. Детородность тоже не почиталась за хорошее качество – на нее всем было плевать, а иные даже отдали бы пару сотен чипсов, чтобы быть уверенными в бесплодии женщины. Кстати, врачи проводили легкие операции, разрушительные для женского организма, но исключающие появление детей, – правда, нельзя назвать это устоявшейся практикой, скорее изыском для немногих посвященных. Детей на острове не любили – слишком дорогое удовольствие, слишком большая смертность и матерей, и младенцев при родах; слишком мало средств для ухода, все слишком, все чересчур. Разумеется, никаких детских садов, яслей или школ на острове устроено не было, и порой дети радикально отличались от родителей – например, бывший финансист, трудившийся среди мусорщиков, – скажем, человек, страшно похожий на Джеральда, с элитным университетом за плечами, не мог заниматься воспитанием ребенка. Тот рос сам, как сорняк, на улице, не умея ни читать, ни писать – ведь и книг-то родители завести не могли, и писать им было не на чем, незачем и негде. Судьба такого ребенка была предрешена – заменить отца. Работать детям полагалось с шестнадцати лет – но не в силу гуманных соображений, а из-за дефицита рабочих мест и слабости местных детей. Дети – с малых лет и до шестнадцати – получали практически одинаковый «паек», и лет в тринадцать его становилось недостаточно. Поэтому с тринадцати до шестнадцати вместо того, чтобы расти, дети хирели, если родители зарабатывали мало и не подкармливали. Потом слабые, тонкорукие, истощенные дети приходили работать, и первое время каждому приходилось адски тяжело – ни для какой работы при таком питании и подходе детям не хватало сил, буквально мышц и мяса. Те, кто выдерживал этот период, начинали получать взрослый паек. Случалось и такое, что ребенок не справлялся и получал половину жалованья, а это уже – верный путь на берег бродяг.

Из этого ясно, какое внимание уделялось балу невест – настоящему празднику, где можно было наесться и напиться хотя бы глазами. Все население острова собиралось на трибунах. Особый ажиотаж мероприятие вызывало у детей, которые забирались на столбы и крыши, прилеплялись лицами к ограде, чтобы лучше разглядеть, что происходит. Каждый мечтал, что добрая пьяная невеста вдруг даст банку консервов, и такое действительно случалось, правда, крайне редко.

На балы допускались: верхушка острова, руководители кланов и их приближенные; холостые мужчины – по выбору каждого клана, не более десятка; победители лотерей и розыгрышей – как правило, всего два человека, а чаще даже один. Родители невест, если они имелись. Не допускались никогда, даже на трибуны – проститутки. Причину возникновения этого правила история не сохранила. Прочее население острова размещалось на трибунах, туда вход был свободным, а вот с трибун на бал попасть было невозможно – а если бы кто и рискнул спрыгнуть с контейнера, то военные, цепочкой стоявшие вокруг площади, тут же бы выдворили нарушителя за периметр.

Зрители традиционно собирались заранее, чтобы не пропустить выхода невест. К этому моменту претенденты уже были на площади, на скамьях, которые устанавливались перед ложей Судьи. Позади этого зрительного зала расставлялись фуршетные столы – с настоящей стеклянной посудой, с подобием официантов, которыми выступали разодетые юноши из лучших семей острова, но не достигшие еще совершеннолетия. Столы стояли прямо перпендикулярно «футбольному полю» и ровно над прорубью для казней. Наверное, наличие только одного церемониального места на острове любой житель большой земли назвал бы дикостью; но дефицит площадей не оставлял альтернативы, и в плане организации пространства остров напоминал средневековый городишко.

Ложа Судьи заполнилась, как и на футболе – главами кланов, последним явился Судья, который не стал брать приветственного слова. Поскольку Франклин пребывал в отключке, его функции – глашатая и устроителя всего и вся, взял на себя Грателли, гораздо менее речистый и толковый.

– Дорогие друзья! – голос Грателли разнесся над площадью. – Сегодня у нас уникальный день. Пять невест совершат свой выбор. Такого не было никогда. Значит, на острове появится пять семей. Всего на невест претендуют сорок два жениха… Так… все пройдет в обычном режиме – краткие сеансы общения между невестами и претендентами, затем танец с претендентами, потом невесты назовут имена избранников и начнется пир! Так. Рад представить вам невест острова!

Грателли назвал первую – Ханну, она вышла в белом платье, под аплодисменты и музыку, и Грателли коротко о ней рассказал – она из клана врачей, ей шестнадцать, она англичанка. Дальше – Роза, чилийка, из клана ремесленников, тоже шестнадцать. Шанти, ее родители индусы, но она – коренная островитянка, из клана аграриев. Каждая из невест выходила на небольшой пятачок перед Судьей, сначала здоровалась с ним и главами кланов, затем разворачивалась, приветствовала сидящих на скамьях претендентов, махала трибунам, спускалась и занимала свое место за столиком – для каждой из невест был отведен отдельный столик сбоку от ложи. Когда Грателли назвал имя Дианы, она проделала весь этот ритуал, нашла глазами Чепмена в последнем ряду и послала ему воздушный поцелуй. Выход Ди стал отдельным номером – она превосходила красотой всех остальных невест, на ней было настоящее платье, идеально севшее по фигуре, двигалась она изящнее и легче, чем островитянки, особенно разительно отличалась от Шанти, которая скорее плелась, чем ходила.