Точка Джи-Эл - [50]

Пошивалов скривился, как от зубной боли: этот ублюдок говорит правильно. Но, во-первых, в данной статье Пакта говорится о чужаках, о чужаках, а не о предателях своей расы, так что… Да ну их к чёрту — он решил узнать всё, сейчас всё и выбьет из этих скотов.

Фёдор открыл уже рот, чтобы сказать, всё, что он думал, но в этот момент начала открываться задняя дверь мастерской. В пустом коридоре, ведущем в подсобные помещения, звук поворачиваемого в замке ключа отдавался достаточно громко, для того, чтобы услышать его в цехе.

— Ни звука! — приказал Пошивалов спеленатой четвёрке, и вытащил из-за пояса пистолет.

Времени выяснять, кто там явился, не оставалось — новоприбывший уже шёл по коридор и мог услышать странные разговоры в цехе. Если же это был не агент альтеров, а просто какой-то рабочий мастерской или накоторговец, с которым знались эти парни, то вид станнера наверняка не произведёт на него должного впечатления.

— Эй, чего тут у вас так тихо, ребята! — крикнул знакомый голос.

Пошивалов не успел даже удивиться, а новый посетитель уже вышел из-за угла коридора. Фёдор вытаращил глаза — перед ним стоял Антон, целый и невредимый.

Но он всё-таки успел навести пистолет на входящего, и, повинуясь вбитому в спинной мозг боевому навыку, не опустил оружие.

Впрочем, Беркович вошёл уже с пистолетом в руке, правда, держал его не направленным на Фёдора. Увидев Пошивалова, его старинный друг улыбнулся, но улыбка была какая-то нехорошая, не улыбка Антона, которого Фёдор знал давным-давно.

— Вот это да! — воскликнул он. — Я мог бы догадаться, что ты выкинешь подобную штуку — я столько изучал твой психотип, и просто обязан был учесть, что ты слишком эмоциональная натура, даже для бывшего военного. А так хорошо всё шло: местный резидент уже поверил, что Беркович мёртв, и запаниковал. Это могло стать замечательным прикрытием для нашей группы. — Он кивнул на сидящих на диване. — А ты всё испортил, агент Пошивалов, всё испортил…

— Господин Риизи! — Фёдор не хотел обращаться к этому человеку, как к Антону. — Бросьте оружие в сторону — и на колени, лицом к стене!

— Дурашка! — почти ласково сказал Брекович и начал поднимать пистолет.

"Дьявол, — лихорадочно неслись в голове мысли, — он так себя ведёт, потому что явно в бронике. Мне только в башку надо и целиться. Но стрелять в лицо Тошке, вот же дьявол!.."

Он промедлили совершенно зря, хотя понимал, что стрелять необходимо — ведь ничего он не выпытает из этих предателей, если не останется жив.

Пули ударили его куда-то в левое плечо и бок.

"Сволочь, в сердце метит", — успел подумать Фёдор, сам нажимая на спусковой крючок.

Его швырнуло на пол, но, падая, он успёл выстрелить ещё дважды и увидел, как валится навзничь, запрокинув голову тот, кто был когда-то Антоном Берковичем.

В висках стучали молотки, и Фёдор чувствовал, как кровь тёплой струёй бежит по левой стороне тела. Отключаясь, он всё-таки успел чуть приподняться и скользнуть глазами по неподвижному телу у выхода из коридора, по растерянным лицам засунутых в «коконы» предателей. Выбраться они самостоятельно отсюда не выберутся, но если сюда явится ещё кто-то из их подручных или, ещё хуже, полиция…

— Облажался, кажется, — пробормотал Пошивалов и потерял сознание.

* * *

Сильно трясло, и он понял, что его куда-то везут, возможно, на тачке. Он знал, что чеченские боевики кидали убитых или тяжело раненых российских солдат на тачки и сваливают в общие ямы. Как он в Чечне-то сейчас оказался?…

Пошивалов открыл глаза. Страшно хотелось пить, а перед глазами болталось что-то серое с блестящим прямоугольничком посередине. Когда зрение сфокусировалось, он понял, что его действительно везут куда-то, но не на тачке.

Он лежал на широком сидении минивэна, похожего внутренним устройством на санитарную машину, которая мчалась по гладкому шоссе — об этом Фёдор мог только судить по плавности хода, так как окна в машине были матово серыми. Но каждое плавное качание отдавалось болью, и это производило впечатление, что его тащат по каменистой горной тропе в тачке на железных колёсах.

Вся грудь у него была замотана-перемотана, от левой половины отходила толстая трубка, оканчивавшаяся в блестящем с разными финтифлюшками и глазками цилиндре, стоявшем на полу.

Чуть скосив глаза, Фёдор увидел сидящего через проход на откидном сидении Кира. Заметив, что раненый пришёл в себя, орханин участливо наклонился и спросил:

— Ну, как, больно?

Пошивалов кивнул.

Кир поманипулировал чем-то на стенке цилиндра, невидимой Фёдору.

— Так лучше?

Пошивалов снова кивнул, чувствуя, как боль, заливавшая, казалось, его с головы до ног, сжимается и куда-то уползает. Впрочем, она была такая большая, что сильно сжаться вряд ли могла. Одновременно захотелось спать.

Кир приоткрыл окошечко в отсек водителя и сказал:

— Элвуд, нельзя ли поскорее?

— Можно, конечно, — проворчал водитель, и Пошивалов узнал Вильямса. — Если хотите, чтобы остановила полиция. Мы же, всё-таки, конспиративная скорая помощь, я не могу включить сирену!

— Остряк! — заметил по-русски Кир, закрывая окошечко.

— Что, так плохо? — поинтересовался Фёдор, хотя как раз сейчас боли уже практически не стало.