Точка бифуркации - [42]

На этом пункте я застрял, безуспешно пытаясь сформулировать его так, как если бы писал отчет для Спиридонова. Спиридонов всегда говорил: "Ты мне мозги не пудри своими рассуждениями - излагай факты документальным слогом". Обычно получается, что если "документальным слогом" изложить не удается, то и факты - не факты и выводы с душком.

Мы прибыли домой поздно вечером, поужинали и тут у нас с Вовкой состоялся следующий разговор:

- Слушай, батя, - сказал он, - а тебе не кажется твоя деятельность аморальной?

- Что?

Вовка вывел меня из того состояния, которое я именую "следственная прострация". То есть из состояния, когда мозг уже не порождает новые идеи, а только периодически заменяет в мыслях одни слова другими. И смысл его вопроса не сразу проник через уши в мою подкорку. А когда проник, я сказал грозно:

- Что ты мелешь?!

- Я хочу сказать, что так нельзя. Они ведь думали, что мы приехали в гости. А ты, оказывается, "работал".

- Кто думал?

- Мариша, во всяком случае.

- А я с ней, как ты выражаешься, и не "работал", - сказал я.

- Врешь, - сказал Вовка и уставился на меня с прищуром. Так мог смотреть только один человек - мой отец. Что он и делал в детстве, уличая меня во лжи. И я всегда, сколько помню, краснел. Я бы и теперь покраснел, но увы... Он меня, что называете, достал. Я именно "работал" и именно с Маришей.

- Ну-ка вали спать! - приказал я. - Ишь ты, распоясался!..

Это уже был и не метод, и не средство. Просто я растерялся и нажал на рефлекс по старой памяти.

Вовка усмехнулся и глубокомысленно кивнул.

- Стареем. Впадаем в детство.

- Давай, давай... Бери фонарик и катись.

Когда Вовка был маленький, я в девять вечера загонял его в постель и тушил свет, он же приспособился, добыл фонарик и каждый вечер читал в кровати, укрывшись с головой одеялом. Я это знал, но проявлял либерализм. А вот жена...

- Ладно, - сказал Вовка, - я ухожу. Но имей в виду, когда я женюсь - а это случится скоро - я не воспользуюсь твоей методикой воспитания. Это и будет тебе суровой карой.

- Что ты тут болтаешь? - изумился я. - Женится он!.. Я тебе так женюсь - не обрадуешься.

- Браки можно заключать, начиная с возраста восемнадцать лет. Мне - двадцать. Так что уж извините... И потом, ты ведь меня свататься возил.

- Но позвольте, - возопил я, - это же не афишировалось! В самом деле... Нет, я мог, разумеется, предполагать.., но чтобы в таком темпе решать вопрос - и в мыслях не держал.

- Мы были откровенны. Установили общность взглядов на семью. Выявили взаимную симпатию. Таким образом, я не вижу препятствий.

- А любовь? Как быть с ней?

- Любовь, батя, штука неосязаемая. Ее пути неисповедимы... И потом, я уже был влюблен раза три. Пора и остановиться.

- В твои годы я был осмотрительнее, - заметил я, давая понять, что готов перейти от тоталитарных методов к демократическим и обсудить проблему за круглый столом.

- Я учту твои пожелания, - сказал Вовка, давая в свою очередь понять, что отныне суверенитет будет его флагом в борьбе за права.

И отправился спать.

Я же с утра я отправился в отдел, имея намерение обсудить с группой план расследования. Однако Спиридонова не отказалось на месте. Одинокий Зураб сидел за своим столом и листал мою папку. Судя по всему, он делал это уже в десятый раз.

- Ну, что? - спросил я. - Какие новости?

- Никаких. Сюняев молчит, а Спиридонов вчера срочно вылетел на четвертую станцию навигационного обеспечения.

- Сюняев вообще не выходил на связь?

- Нет.

- Странно... А Спиридонова какой леший вывел на орбиту?

- Очень серьезная авария на четвертой. Какой-то взрыв. Детали пока не известны.

Детали стали известны после того, как в отделе появился Спиридонов. Редкий кадр: он был красен, как вареный рак и зол, как черт. Вместе с ним явился Карпентер.

- А-а, Гиря, - сказал Карпентер. - давненько не видились... Четвертая приказала долго жить. Четыре покойника.

- Что там стряслось?

- Устанавливают. Работает комиссия. Но, боюсь, долго будут устанавливать, потому что от станции остались, как говорят, рожки да ножки в виде фрагментов, разлетевшихся с места события в разные стороны.

- Как это - фрагменты? Станция-то приличная. А сколько обслуживающего персонала было на борту?

- Восемь человек. Четверо спаслись чудом. Двое в боте ушли на ремонтные работы, а еще двое копошились на поверхности. Их, правда, тряхнуло крепко и разметало в разные стороны, но скафандры выдержали.

- Кончайте там болтовню, - заорал Спиридонов из своего кабинета, - заходите сюда - будет оперативное совещание.

Мы зашли и расселись.

- Вот смотрите, до чего доводит разгильдяйство. Четыре трупа - раз. Станции нет - два. А три - это те последствия, которые наступили в результате взрыва. Такого количества мусора в орбитальных коридорах мир еще не видывал! Нарушены коммуникации связи, помехи из-за отражения радиоволн возросли на порядок, блокированы пассажирские и грузоперевозки. Как это называется?

- Василий Васильевич, это не мы, - сказал Зураб.

- Если бы это были вы - я бы вам уже давно головы поотрывал... Ну, я доберусь до этих начальничков! Интересно, откуда на станции взялось то, что смогло взорваться? Его там в принципе не должно было быть! А ведь было. Как думаете?