То, о чем знаешь сердцем - [41]

– Тебе нельзя!

– С беконом из индейки. С не очень жирной подливкой. – Он хватает меня за спрятанную под одеялом ногу. – Ну же, удели внимание твоему старику!

Улыбаюсь и сдаюсь. Я и правда немного голодна. И мы очень давно не общались.

Мы приезжаем в ресторанчик «У Люсиль» и садимся за наш любимый столик. Завтракать здесь тоже когда-то было нашей доброй традицией, как и бегать по утрам. Но когда бизнес родителей пошел в гору, мы стали ходить сюда только по праздникам, а затем и вовсе прекратили. Не могу вспомнить, когда мы в последний раз появлялись в этом маленьком провинциальном заведении, но с тех пор в нем ничего не изменилось.

Папа склоняется над своей кружкой, закрывает глаза и вдыхает аромат кофе с таким видом, словно ощущает лучший запах на свете.

– Так что у тебя новенького? – Он смакует свой напиток небольшими глотками. – Ты теперь постоянно на пляже пропадаешь.

Киваю:

– Да, неплохо там время провожу.

– И Райан говорит, что ты снова бегаешь быстрее ветра. И что догнать тебя – задача не из легких. – Он отхлебывает еще немного кофе.

– Да ладно? – улыбаюсь я. Сестра ни за что не скажет мне такое в лицо. – Забавно. Мне-то она говорит, что я еще не в форме.

Папа смеется:

– Значит, так и есть. Значит, ты можешь еще лучше. Сестра тебе врать не будет. – Он замолкает, ставит кружку на стол и открывает меню.

Я размышляю над вчерашними словами Райан. О том, что мне не нужно считать дни или чувствовать себя виноватой, когда общаюсь с Колтоном. Хочется в это верить, но не выходит. К тому же сестра не видит всей картины целиком.

Папа захлопывает меню и кладет поверх него ладонь. Вид у него такой, будто мы приехали не просто позавтракать, а серьезно поговорить. Я напрягаюсь. Надеюсь, Райан не рассказала ему о Колтоне или о прошлой ночи.

– Я тут подумал… – Папа пытается говорить небрежно, но у него не получается. – Может быть, запишешься на курсы в местный колледж? Чтобы попасть в команду легкоатлетов. Тренер с радостью тебя примет. Без вопросов.

– Что? – Чувство облегчения прячется за искренним изумлением. – Ты сам с ним разговаривал?

– Не я. Райан.

– Хм, я что, ее домашнее задание на лето?

– Да нет, – отвечает папа. – Она просто хочет, чтобы ты была счастлива. И кажется, бег – одна из тех вещей, которые тебе сейчас приносят удовольствие. – Он делает небольшую паузу. – Как пляж. И тот, с кем ты там пропадаешь. Это, случайно, не тот самый «не очень-то страшненький» парень?

Опускаю взгляд на меню, ощущаю себя не в своей тарелке.

– Это тебе Райан сказала?

– Мы с мамой и так все видим. И это хорошо, Куинн, это…

– О боже. – Я замечаю знакомое лицо в паре столиков от нас.

– Родная, это правда хорошо…

Жестом прошу его обернуться, потому что не могу ничего сказать.

Папа смотрит в указанном направлении, но не теряет дара речи, в отличие от меня. Вместо этого он откладывает салфетку, поднимается и идет поприветствовать маму Трента. Они обнимаются. Мне не слышен их разговор, зато я вижу, как папа указывает рукой в мою сторону, после чего они идут к нашему столику. Я встаю. Чувствую себя виноватой за то, что давно не заходила к ней в гости.

– Куинн, милая! – Она распахивает объятия. – Я так рада тебя видеть!

– И я вас, – отвечаю я. Это правда, несмотря на мое потрясение.

Она прижимает меня к себе так крепко, что становится немного неловко. Даже когда она отстраняется, то продолжает держать меня за плечи.

– Посмотри на себя! Выглядишь потрясающе!

– Спасибо, – киваю я. – Вы тоже.

И я не вру. Ее вечные синяки под глазами наконец исчезли, блеклые волосы вновь обрели цвет. Сегодня она даже накрасилась. Почти похожа на себя прежнюю – ту женщину, которая подтрунивала над нами с Трентом, когда заставала нас целующимися, и которая с равным энтузиазмом относилась и к его, и к моим спортивным успехам. Почти та самая. Почти.

– Спасибо, – эхом отзывается она. – Я сейчас стараюсь чаще бывать на улице, предлагаю помощь то там, то тут. Чем-то занимаю себя. Думаю, ты понимаешь, – добавляет она с ноткой грусти в голосе.

Папа старается поддерживать непринужденную беседу.

– Куинн тоже много чем занимается, – говорит он. – Снова бегает, учится гребле…

Он делает паузу, дает мне возможность продолжить. Но я молчу. Ведь «занимать себя чем-то» – то же самое, что «двигаться дальше». Бесчувственно сообщать такое маме Трента, пусть даже она сказала это первой.

Она склоняет голову набок, тянет ко мне руку и проводит по щеке.

– Приятно слышать, милая. А что с учебой?

Папа откашливается, и я неожиданно отвечаю сама. Не хочется, чтобы он опять говорил за меня.

– Пока еще думаю, но, возможно, осенью запишусь на курсы в местный колледж. Тогда меня возьмут в легкоатлетическую команду.

Знаю, что папа улыбается.

– Ох, Куинн, это просто замечательно! – Она снова крепко обнимает меня и тихо шепчет на ухо: – Трент был бы так рад за тебя. Так рад!

Я провела четыреста дней без него. Интересно, что бы он сказал, если бы увидел меня? Не знаю, изменилась ли моя точка зрения на этот счет или просто слова мамы Трента звучат так искренне, но я ей верю. Думаю, он хотел бы, чтобы я «чем-то себя занимала», строила планы… и двигалась дальше.