То день, то вечер - [13]

- Не идеализируй, - сказал я, - в Казани не все такие, даже в "Эскадроне".

- Все равно меня тогда убил ваш антипрагматизм.

Больше я его живьем никогда не видела.. а вы.. особенно Мохов.. в ПТУ почти с медальным аттестатом.. похоронил свою кинокарьеру.. ради кого? и каждый раз, когда я пытаюсь сделать хоть один прагматичный шаг, вы встаете у меня перед глазами.. я реву, бешусь. умоляю "мальчики, ну разрешите, ну только один раз!", а вы неумолимы и ничего не даете сделать, понимаешь?

- Ну и как из нас привидения? - фиркнул я.

- Тьфу! - сказала Ворона, - с тобой не исповедуешься..

В коммуналке я опять спросил про раскладушку, Галка сказала. что хорош юродствовать. и я лег с ней. "Видимо, все в моей жизни должно было когда-нибудь вернуться на круги своя", - подумал я утром. и мы пошли на пляж. На пляже я все-таки спросил:

- Ты стала сторонником свободы секса?

- Нет, просто я подумала. что все вернулось на круги..

Я оцепенел: насколько она все-таки наша...

- .. а спираль у меня уже сто лет стоит, на случай вооруженного столкновения, - жахнула меня Галка минуту спустя, и я двинул в ерофлот за обратным билетом.

- ..так что терять нам нечего, - сказала Ворона мне вслед.

ПОТОК СОЗНАНИЯ ПО-КАЗАНСКИ, ПЕРВЫЙ ДУБЛЬ. САМОСВАЛ

Я позволил себе пошутить у кассы, когда передо мной кончились казанские места:

- Что-то везде передо мной все кончается. если далбьше так пойдет. то мне когда-нибудь, видимо. придется присутствовать при конце света.

Кассирша сочувственно на меня посмотрела и сказала:

- Самосвал, твои казанские шуточки в Одессе не пройдут.

- А откуда ты знаешь. что я - это я?

- Прочла художества твоего дружка.

Речь шла либо о повести Ришата, либо о дневнике Мохова. Времени думать, мог ли сюда попасть дневник, у меня не было.

- Дневник у тебя? - сказал я, - он просил забрать, если что.

- У меня, - сказала она, - и это означало. что прошлым летом Александр Николаевич Мохов удрал в Одессу.

Касса закрылась, в штатском касиршу звали Маринка. и я пошел к ней домой. Муха, судя по приблизителбьной, с ее слов, дате отлета, пробыл здесь не больше трех дней. Иной причины поспешного отъезда, чем стычка с Вороной, еще зведенной тогда моим письмом, я не нашел; естественно, спешка и мандраж были столь ужасны, что не посеять что-нибудь в кассе Шурыч просто не мог; и Маринка, естественно, не помнила, куда он улетел. Пакет с дневником и номером желтых "Московских новостей" мне в сохранности вернули, кроме конфет, которые Маринка, естественно съела; за что пообещала отправить меня в Казань, как штык из носу, хоть почтой; и подозрительно настойчиво стала приглашать в гости, на что я посетовал, что небогат изделиями из резины, а Маринка фыркнула, что думать надо о высоком и вечном. И я стал читать дневник Мохова.

3

"...Я ХОЖУ ПО УЛИЦАМ И ЗАМЕЧАЮ"...

"Я хожу по улицам и замечаю: все красивые девушки и мало-мальски видные парни - не нашего круга. Интеллигенция вырождается, да здравствует миддел-класс.. зачеркнуто... здоровое незакомплексованное быд.. зачеркнуто.. НЕ - На - ВИ - ЖУ.."

"..приходя со смены, и ложась спать, я не запирал дверь. Просыпался от ключенного мафона, под него танцевали Крюкина с Панкратом, на кухне Самосвал жарил яйца - больше он ничего не умел, Ришатик насиловал гитару, Асан гавкал за политику. Я брел мимо них в ванну, завернутый в одеяло, под душем просыпался, и просыпаться было не больно; в те дни, когда сны блекли перед кайфом жизни, и так что день, что вечер, и опять - что день, что вечер. Вся жизнь была. как затнувшаяся новогодняя ночь.

Новогодняя ночь кончилась. Похмелье. Пустота."

... Снова Новый Год...

"... в 78-м по ТВ под Новый год была "Собака на сене" - все влопались в Боярского, в 79-м - "Обыкновенное чудо" - все влопались в Абдулова. Каждый год рожают новых кумиров. чтобы задать стандарт, каких надо любить. Такие, как я, в стандарт не попадают. И даже тех, у кого нет парня, приходится отбивать. У Боярского и Абдулова. которые, собственно, не виноваты. Страна дураков.."

Вот про меня. "Самосвал сказал, что если предки раньше ночью спрашивали: "Где ты был?!". ща спрашивают: "Ты ел?".. Да. предков я-таки выдрессировал. Дальше идет про Асана:

"Асан сделал в КАИ научный диплом"..

Это я помню. Асан сделал диплом. шеф похвалил и спросил. чего ж ты, мол, раньше не шел в науку? Асан иногда бывал прост, как три копейки, и тогда тоже. недолго думая, выдал:

- П-панимаете ли, д-для меня п-правинциальная наука - это как шахматы в скверике. Страсти те же, а уровень - п-пардон-н!

Шеф ответил неинтеллигентно:

- Дурак ты и не лечишься!

Но Асан был не дурак, потому что военкоматские психиатры его признали нормальным, и он на два года ушел служить. Армию на распределении взял сам. сказал: "Один черт заберут", представитель министерства бороны шепотом ужаснулся: "Какой цинизм!", но на публику громко похвалил Асана за любовь к Вооруженным Силам.

Так наша тройка стала двойкой, с моим отъездом в тогдашний Брежнев распавшись совсем; увы нам! это еще все были цветочки..

ШАХМАТЫ НАЧИНАЮТСЯ. САМОСВАЛ

Мы с Вороной пошли в гости к рядом живущему каэспэшникую. допелись до "море транспорта, не знаешль на чем ехать", вернулись в коммуналку. благо было недалеко, пешком; и я уяснил, что судя по тем, кто здоровался с Вороной и приглашал нас зайти, окружение ее здесь было пвсть не "Эскадрон" и не "скиверодка", однако пристойное вполне; мои же истошлные призывы ехать и спасать свою духовность в Казани, напротив, были глубоко непристойны, ни в каких спасательных операциях Ворона не нуждалась. В баре я видел, каким раздевающими взглядами скользили по ней те, кому по статусу вроде было положено думать только о вечном и высоком - барды, осколки "Юморины", мужики из клуба эрудитов и далее в таком духе; однако, выше головы не прыгнешь, над плотью не встанешь, это относилось и ко мне: я просто хотел заполучить Ворону в Казани, подсластить пилюлю после полного пролета с казанскими подругами, кои удавились за московскую прописку. В письме этот мотив мог из подсознания выплыть, но помнится, что не выплыл. Если выплыл - резкость Галкиного ответа объяснима проще, чем это представляется самой Галке; и остается лишь попросить разрешения перечитать мое письмо, если оно, что весьма сомнительно, живо.