То, что скрыто - [21]

Прошло странное оцепенение, которое я почувствовала за день до того, после родов, и сменилось жгучей болью, от которой на глаза наворачивались слезы. Бринн погладила меня по лицу.

– Элли! – кричала она.

Я отдернулась. Мне было так плохо, что казалось: если до меня кто-нибудь дотронется, я вспыхну. Я знаю, я отстранилась от Бринн и ранила ее в лучших чувствах. Она всегда была очень обидчивой, ранимой. Как ни странно, я могу понять, почему она сделала то, что сделала. То, что ей пришлось вынести, – невыносимо даже для сильной, взрослой женщины. Что уж говорить о пятнадцатилетней девочке, да еще такой, как Бринн! Я молилась, чтобы она, ради ее же пользы, никому не призналась в том, что принимала у меня роды. Зачем нам обеим попадать в беду, зачем ей страдать из-за того, в чем виновата я одна. С трудом усаживаясь на заднее сиденье полицейской машины, я слышала вдали судорожные рыдания Бринн.

С тех пор я не видела ее и не разговаривала с ней.

В машине я потеряла сознание, и меня отвезли в больницу, где наложили тридцать швов. Следующие три дня я провела под капельницей с антибиотиками. Отношение ко мне врачей и медсестер стало чем-то новым. Обо мне заботились как положено; они вели себя деловито и профессионально. Но никто ласково не гладил меня по голове, сестра не клала прохладную ладонь на мой разгоряченный лоб, не взбивала мне подушки. На всех лицах я читала одно: гнев и отвращение. И страх. Мой арест потряс родителей; первый шок вскоре сменился гневом.

– Это нелепо! – прошипела моя мать, когда женщина-следователь, пришедшая допросить меня в больнице, спросила, я ли бросила новорожденную девочку в реку.

Я промолчала.

– Эллисон, – сказала мать, – объясни им, что они ошибаются!

Я по-прежнему молчала. Следователь спросила, почему у нас в гараже в мусорном контейнере лежат окровавленные простыни. Я не ответила. Она спросила, почему я едва не разорвалась пополам, почему у меня набухла грудь и из нее сочится молоко.

– Эллисон! Скажи, что ты этого не делала! – приказал отец.

Наконец я подала голос:

– Наверное, мне нужен адвокат.

Следователь пожала плечами.

– Да, наверное, об адвокате стоит подумать. Мы нашли плаценту. – Я сглотнула слюну и посмотрела вниз, на свои руки. Они распухли и отекли; стали как будто чужие. – В наволочке, на дне мусорного контейнера. – Она обернулась к отцу: – В вашем контейнере для мусора. Так что… звоните адвокату! – На пороге она повернулась ко мне и негромко спросила: – Она плакала, Эллисон? Твоя дочь плакала, когда ты бросила ее в воду?

– Убирайтесь! – завизжала мать. В тот миг она была так не похожа на себя – всегда собранную, всегда деловитую. – Убирайтесь отсюда, вы не имеете права! Вы не имеете права врываться сюда, обвинять и оскорблять нас!

Следователь хмыкнула и кивнула в мою сторону:

– Она не выглядит такой уж оскорбленной!

Чарм

Гас стремительно слабеет.

– Где малыш? – спрашивает он, когда Чарм приезжает домой после практики в больнице.

– Он жив и здоров, – уверяет она. – Попал в очень хорошую семью. Они о нем заботятся.

В дверь звонят. Чарм снимает с плиты кастрюлю с картофельным пюре и идет открывать. На крыльце стоит Джейн; ее черные волосы стянуты в «конский хвост». Она держит медицинский саквояж, который называет «чемоданчиком фокусника».

– Привет, как делишки? – спрашивает она, входя в дом. – Совсем осень, да? – Она слегка вздрагивает от холода; Чарм берет у нее пальто.

– Да, а ведь сейчас только конец августа. У нас все неплохо, – отвечает Чарм. – Гас в соседней комнате, смотрит телевизор.

– Ага! Пища для ума! – смеется Джейн.

Чарм пожимает плечами:

– Телевизор помогает скрасить время.

– Как он? – спрашивает Джейн уже серьезно.

– Так себе. В какие-то дни лучше, в какие-то хуже.

– А ты? Как идут занятия? Осваиваешь нужные манипуляции? Получается? Тебе всего двадцать один год, а работы много – ведь ты и учишься, и ухаживаешь за своим стариком.

– Не называй Гаса стариком, ты оскорбишь его в лучших чувствах. Ничего, справляюсь. – Чарм слегка настораживается. Она понимает, куда клонит Джейн. Почти всякий раз, как она приходит, Джейн заводит разговор о больнице или квалифицированной сиделке. – Я звоню ему по три раза в день, а в обед заезжаю домой проведать.

– Знаю, знаю. – Джейн поднимает руку, чтобы успокоить Чарм. – Ты молодец. Просто не забывай, что есть много вариантов и выходов из положения. Дай мне знать, если увидишь, что Гасу становится хуже, или если поймешь, что без помощи уже не обойдешься. Хорошо? – Джейн смотрит ей прямо в глаза.

– Хорошо, – отвечает Чарм, понимая: Гас не вынесет, если его увезут из дома.

– Позавчера я видела твою маму, – как бы между прочим говорит Джейн, оглядывая кухню.

Чарм понимает, что в обязанности Джейн как медицинского работника входит проверять, получает ли Гас необходимый уход. Она совсем не волнуется – в доме чисто, и она всегда заботится о том, чтобы в холодильнике была еда.

– Вот как? – отвечает Чарм, как будто ей все равно. Но она внимательно слушает. Ей интересны любые обрывки сведений о матери.

– Да, я видела ее в «Уол-Марте» в Линден-Фоллс. Она хорошо выглядит. Сказала, что работает официанткой в «О’Рурке».