То, что нельзя забыть - [13]
— Ну и что из того? — спросил Жора. — Допустим, что мы найдем это издательство. Нам повезет, и отчим Бачурина окажется на работе. Что ты скажешь ему?
— Скажу все, как есть. Что в его руках моя судьба! — патетически и страстно воскликнул я.
Жора был преданным другом. К тому же в тот момент жизни он тяжело переживал влюбленность в чешскую студентку Власту. Мое состояние он понимал. Мы разыскали издательство, и отчим Жени Бачурина оказался на месте. Он выслушал мою вдохновенную исповедь. Порывшись в завалах на своем столе, сказал:
— Вот у меня горящая рукопись, книгу надо сдать в производство к сентябрю. Необходимо сделать обложку, титульный лист и не менее восьми полосных иллюстраций. Возьметесь?
Я ответил за двоих. На титульном листе рукописи было указано, — с тех пор прошло шестьдесят лет, я помню: Платон Воронько. «Сказ о Чугайстере».
— Вам, конечно, нужны деньги, — утвердительно произнес отчим Жени Бачурина и выдал тут же нам, ошалевшим, аванс.
Мы возвращались в Ялту тем же автобусом и читали написанную в стихах поэму, передавая друг другу страницы. Это была пропагандистская чушь о народном герое-мстителе, казаке Чугайстере. Да разве это имело какое-либо значение!
Добравшись до Алупки, позвонил из автомата. Трубку сняла Ира. Сказал, что я в Алупке. Она серьезно встревожилась. Я должен был в этот час быть в поезде. Сказал, что иду к ней. Ира вышла навстречу, и мы встретились на той же тропинке, между зарослями колючек и падающими к морю пятью кипарисами, где увиделись в первый раз.
Впереди еще целый месяц ежедневных свиданий. Ничем не замутненной радости быть, благодарения жизни и ее откровениям.
В этот продленный каникулярный месяц я стал бывать в доме у Иры и перестал удивляться ее поэтическим познаниям. Обладая от природы замечательной памятью, она могла читать наизусть бесконечно, изумляя наших друзей-поэтов. «Как редко дружат ум и красота», — посвятил Ире стихи поэт Игорь Шкляревский, друг юности…
Людмила Григорьевна, ее мама, была человеком литературы. Их семейная библиотека была для меня поэтическим клондайком, где можно было найти все лучшее созданное в русской поэзии от Жуковского, Вяземского, Пушкина до классики Серебряного века и новейшего времени. Ира жила и воспитывалась в доме, пронизанном литературным духом. Литературным духом и запахом масляной краски: Ирин отец, Яков Басов, — художник. Ведь как сказать: не был ли этот родной мне запах краски и льняного холста еще одной нитью, связующей меня с Ирой, с ее домом?
Этот запах волнует и тревожит меня с рождения, запах мастерской моего отца — художника Абрама Заборова.
Ничто не ориентирует меня с такой точностью во времени и ощущениях, как запахи, вызывая вереницу воспоминаний о месте, где они вошли в меня навсегда. Неописуемый запах земляники — лесная вырубка. Вокруг еловых и сос-новых пней земляничные россыпи. Непривычно высокие кустики с крупной душистой ягодой. Ее можно есть с кустика ртом. Или незабываемый запах груздей и мокрых листьев в лесной серой низине где-то под Барановичами. Этому сюжету я мог бы посвятить страницы. Но не здесь и не сейчас.
В годы, которые вспоминаю, Ира не знала, что ее отец — поэт Борис Корнилов. Мать оберегала дочь от этого опасного имени: Борис Корнилов был арестован в тридцать лет и расстрелян в ленинградских гэбистских застенках. Но она хотела, чтобы Ира знала контекст, в котором жила до ареста первого мужа, чтобы она знала и о Борисе Корнилове — не зная только, что он ее отец. Людмиле Григорьевне необходимо было делиться с дочерью бесценными свидетельствами о времени, в котором прошла ее молодость, о тех ярких людях, с которыми свела ее судьба. А их было немало: Мейерхольд и Зинаида Райх, Шостакович, Балтрушайтис, Стеничи, Зощенко, Ольга Форш, Багрицкий. Не говоря о друзьях-товарищах отца: Павле Васильеве («самый ни на есть раскучерявый»), Яро-славе Смелякове, Николае Заболоцком, Николае Тихонове.
По воспоминаниям Иры, мама не рассказывала сказок и не пела песен — она читала стихи. Читала стихи, из осторожности не называя запрещенных имен.
Так с раннего детства, с маминого голоса, запомнила она на всю жизнь многие стихи своего отца и любимых им и мамой Мандельштама, Пастернака, Багрицкого, Гумилева, Киплинга и многих, многих других.
Позже, когда все тайное стало явным, Ира, и я с ней, поехали навестить Таисию Михайловну, бабушку Таю, маму Бориса Корнилова, в город Семенов, что на реке Керженце в Нижегородской области.
Жили мы в ее доме. Эта пятистенная изба и по сей день стоит перед моими глазами. Ее внутренние стены, ничем не оклеенные, светились, словно позолотой, сквозь патину лет. И что за диво, это просто поразительно — на бревнах кое-где прозрачной слезой сочилась смола. Как если бы бревна могли страдать.
Вставали мы с Жорой, несмотря на поздние гулянья, очень рано и брались за работу. Утренние пляжные игры пришлось оставить. Через двадцать три дня работа была закончена. Благодарно принята в издательстве. Мы получили гонорар и чувствовали себя богатеями. Жора уехал домой. Мне с Ирой предстояло упоительное путешествие, автобусом из Ялты в Москву. Двое суток в автобусе рядом с любимой девушкой. Не блаженство ли это?
Удивительно, но вот уже почти шесть столетий не утихают споры вокруг национальной героини Франции. Дело в том, что в ее судьбе все далеко не так однозначно, как написано в сотнях похожих друг на друга как две капли воды «канонических» биографий.Прежде всего, оспаривается крестьянское происхождение Жанны д’Арк и утверждается, что она принадлежала к королевской династии, то есть была незаконнорожденной дочерью королевы-распутницы Изабо Баварской, жены короля Карла VI Безумного. Другие историки утверждают, что Жанну не могли сжечь на костре в городе Руане…С.Ю.
Книжечка юриста и детского писателя Ф. Н. Наливкина (1810 1868) посвящена знаменитым «маленьким людям» в истории.
Самый одиозный из всех российских поэтов, Иван Семенович Барков (1732–1768), еще при жизни снискал себе дурную славу как автор непристойных, «срамных» од и стихотворений. Его имя сделалось нарицательным, а потому его перу приписывали и приписывают едва ли не все те похабные стишки, которые ходили в списках не только в его время, но и много позже. Но ведь Барков — это еще и переводчик и издатель, поэт, принимавший деятельное участие в литературной жизни своего времени! Что, если его «прескверная» репутация не вполне справедлива? Именно таким вопросом задается автор книги, доктор филологических наук Наталья Ивановна Михайлова.
Граф Ф. Г. Головкин происходил из знатного рода Головкиных, возвышение которого было связано с Петром I. Благодаря знатному происхождению граф Федор оказался вблизи российского трона, при дворе европейских монархов. На страницах воспоминаний Головкина, написанных на основе дневниковых записей, встает панорама Европы и России рубежа XVII–XIX веков, персонифицированная знаковыми фигурами того времени. Настоящая публикация отличается от первых изданий, поскольку к основному тексту приобщены те фрагменты мемуаров, которые не вошли в предыдущие.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.