Тьма века сего - [234]

Разумеется, об этом сообщали немногочисленные выжившие шпионы и агенты, и Фридрих, разумеется, эти сведения учитывал при планировании вторжения. Разумеется, введенный некогда в баварской армии принцип, распространенный теперь на все имперское войско, был озвучен снова — громко, четко, недвусмысленно, так, чтобы услышали и не говорили, что не слышали. Никакого грабежа, никаких «законных трех дней» при взятии городов и крепостей, никакого мародерства, обращение с местными — исключительно учтивое, ровное, сдержанное, вне зависимости от происхождения и положения. Райхсвер пришел не захватывать чужие земли, а возвращать свои, и не грабить, а карать ересь. Традиционные рыцарские набеги в гущу боя за богатыми пленниками начали пресекаться еще при Грюнфельде, и сейчас, перед выступлением в Австрию, был четко озвучен прямой запрет на подобные выходки: все захваченные пленные должны вручаться воле Императора, содержание оных при себе запрещено, переговоры о выкупе с кем бы то ни было — незаконны и почитаются изменой.

Все это, и без того вдолбленное в солдатские и рыцарские головы, было повторено не единожды в том числе потому, что именно сейчас неукоснительное соблюдение сих правил имело первостепенное значение, ибо противником был не один правитель с кучкой приближенных или горстью знати. Сейчас противником была почти вся страна.

Австрийская propaganda все эти годы холодного противостояния работала в полную мощь; как заметил Висконти — на зависть в самом буквальном смысле, и когда имперская армия вступила на эти земли, когда пошли первые немногочисленные пленные, когда стало возможным услышать местных самолично, картина, сложившаяся из прежних донесений и отчетов, подтвердилась и вырисовалась еще явственнее.

Маленькая в сравнении с Империей, но великая и непреклонная Австрия стояла одна против всего мира. Мир в лице Империи желал подавить, захватить, расчленить и разграбить славную державу, каковая застряла костью в горле жаждущих власти императоров, и лишь сильный и не боящийся противостояний герцог мог уберечь государство от позорной участи. «Privilegium Maius»[190], который еще лет пятнадцать назад было не принято лишний раз поминать в приличном обществе, постепенно, но неуклонно занял место бесспорного аргумента, став библией любого уважающего себя австрийского патриота, духовного наследника Рима и немецких предков. Перегонный куб Империи, выпаривший из нее чистоту крови и духа, желал растворить в себе и Австрию, стоящую на рубеже обороны.

Никаких малефиков в Австрии нет. Альбрехт, удерживающий государство от гибели перед лицом врага, покровительствует тем, кого Господь одарил особым даром — посмотрите на имперскую Инквизицию, в ее рядах такие же одаренные, это всем известно. «Конгрегация» сообща с династией Люксембургов желает узурпировать привилегию ставить на службу сии таланты и порочит эрцгерцога, дабы оправдать свои притязания на его законные земли.

А теперь истинный, единственный легитимный Папа, также опороченный врагами, нашел прибежище не где-нибудь, а именно здесь, под сенью покровительства герцога Альбрехта, и в эти дни Австрия — единственная надежда христианского мира, последний оплот преемства благодати, переданной святым Петром…

Слыша все это теперь лично, из уст пленных и местных обитателей, майстер инквизитор уныло прощался с тайной надеждой на то, что сия conceptio большинством гласных приверженцев полагается за неплохое прикрытие сразу от всех — от своего герцога, карающего предателей, и от Инквизиции в случае победы Империи. Разумеется, такие были — тех было видно сразу. Разумеется, были молчаливые несогласные, встретившие пришествие армии Фридриха с облегчением и после тщательнейшей проверки принятые на службу. Но и других, искренних адептов, было великое множество. Слишком много, чтобы полагать, что с победой над Альбрехтом все проблемы будут решены сами собой.

Потому-то, как считал Фридрих, самые сильные, самые одаренные малефики пока просто не лезли на глаза, потому же и сам Косса все еще ни разу не вступил в дело — основные силы попросту придерживались до последней минуты, как чудо-оружие для последней обороны, до безвыходной ситуации, ибо уж эти-то силы выдать сейчас за божественные будет слишком сложно, а когда они окажутся единственным, что сможет противостоять райхсверу — одни примут помощь хоть от Сатаны лично, другие вовремя зажмурятся и предпочтут не задумываться, а третьи легко убедят сами себя в том, что ничего предосудительного и не было совершено…

Курт снова вздохнул, глядя на приподнятый полог, за которым скрылся Мартин. Зачем Фридрих желает видеть стрига всякий раз после каждой стычки, зачем зовет в свой шатер поздно вечером или средь бела дня, майстер инквизитор не спрашивал — знал и так. Замок Кюнрингербург, возвышающаяся на скале крепость, к которой и лежал путь имперского войска, с каждым днем становился все ближе, и Император желал знать, насколько готов к решающему испытанию один из самых важных членов зондергруппы, которой отводилась решающая роль в грядущем сражении. Этой группе не предстояло ввязываться в общую битву, не следовало лезть на штурм — ее единственной задачей было дождаться успеха штурма, под защитой войск добраться до стен замка живыми, в целости и сохранности проникнуть внутрь крепости, в которой укрывался беглый низложенный Папа Иоанн XXIII, и сделать все, что в их силах и сверх них, чтобы уничтожить самозваного Антихриста. «Вот так просто», — хмыкнул Курт, услышав изложение плана новоизбранного венценосца на очередном вечернем совете, и тот коротко отозвался: «Есть предложение лучше?».