Тьма в конце тоннеля. Обмен Фарнеманна. Человек без лица. - [54]

— Так и есть.

Толстая пробковая дверь темной комнаты распахнулась, на пороге показался статный лысеющий мужчина в строгом деловом костюме. В левой руке он держал конверт, а правую руку протянул полковнику:

— Здравствуй, Эд. Рад тебя видеть. Стоит ли говорить, сколь неожидан твой визит.

— Не стоит. Как дела, Джэк?.. Лейтенант, познакомьтесь с мистером Джоном Райаном, бывшим майором английской разведки.

Лейтенант встал.

— Сидите, сидите, — сказал Райан, пожав ему руку.

Райан протиснулся между черными кожаными креслами и уселся у застекленного проема рядом с полковником.

— Как Джейн? — спросил он. — Как дети?

— Она невзлюбила Вашингтон, сын тоже. Они бы предпочли вернуться в Оаху. А Синтии нравится. Ведь ей всего восемнадцать.

— А как ты сам? — продолжил Райан.

— Я в разведслужбе.

— Ах вот оно что!

— Ияяяя! — прокричала тем временем обрюзгшая актриса. И отошла, фамильярно подтолкнув к микрофону хрупкого женоподобного парня.

— Сплошные вопли, правда? — Полковник не ждал ответа на свой вопрос.

— И еще вой собак, бестолковая органная музыка, до чертиков стенаний и вздохов. Однако «Тайн» — наша самая известная программа.

— Признаюсь, ее слушаю и я. Со всей семьей с тех пор, как мы вернулись в столицу.

— А знаешь, кто пишет для нее большинство сценариев? Поэт, лауреат Пулитцеровской премии.

— Быть не может!

— Отчего же? Мы хорошо платим, а с публикаций стихов не проживешь.

— Но как он оказался здесь? — Полковник кивнул на высокого темноволосого мужчину, который теперь отложил газету и стоял, прислонясь к белой, обитой пробкой стене.

— Понятия не имею. Пока ты не позвонил, я не интересовался, чем он занимался раньше. — Райан протянул полковнику конверт. — Здесь список передач, в которых он участвовал. Я навел справки, сказав, что мы якобы хотим дать ему главную роль. Парень он надежный, не подводит. Но играет, по-видимому, лишь иностранцев.

— Он владеет немецким и испанским, — подсказал полковник. — А знаете, кто его родители, — это был уже не вопрос, — Ричард и Марго Сполдинг. Пианисты, знаменитые в свое время в Европе. Сейчас концертов почти не дают, доживают свои дни в Португалии.

— Но все же сохраняют американское гражданство, не так ли?

— Да. И позаботились, чтобы их сын родился в США. Он и учился здесь.

— Тогда почему он владеет испанским и, насколько я знаю, португальским?

— Кто знает… Успех к его родителям пришел в Европе, и они решили остаться там. За что мы, видимо, должны быть им благодарны. Они ездили в Штаты только на гастроли, а такое случалось не часто… Вам известно, что по профессии юн — инженер-строитель?

— Нет, — ответил Райан. — Но это забавно. Жаль, в последнее время мы — совсем мало строим. Спроса на инженеров почти нет… разве что в Министерстве обороны. — Он поднял руку и взмахнул ею так, словно хотел охватить всех актеров и актрис в студии. — Знаете, кто среди них? Адвокат, чьи клиенты — если таковые находятся — не могут ему заплатить; служащий фирмы «Роллс-Ройс», уволенный еще в тридцать восьмом; бывший сенатор, чья избирательная кампания несколько лет назад не только испортила ему репутацию, но и отпугнула потенциальных покровителей — его записали в «красные». Не обольщайтесь, Эд. Сейчас тяжелые времена. Так что им повезло. Они нашли развлечение, которое превратили в профессию… Хотя бы на время.

— Если он мне подойдет, то здесь задержится не больше, чем на месяц.

— Я так и понял, ведь надвигается буря. Скоро она настигнет и нас. И я вернусь к старому ремеслу… Куда вы хотите его направить?

— В Лисабон.

Дэвид Сполдинг взял сценарий и направился к микрофону.

Вскоре в динамиках раздался его голос. Пейс ничего не смыслил в актерском искусстве, но чувствовал, когда играют убедительно. А Сполдинг убеждать умел.

Без этого в Лисабоне не обойтись.

Сполдинг сыграл свой кусок за несколько минут. Потом отошел в угол и осторожно, чтобы не зашуршать страницами, взял с кресла газету.

Пейс не отрывал от Сполдинга глаз. Он присматривался к человеку, с которым придется иметь дело. При этом разглядывал мелочи: как тот ходит, держит голову, бегают его глаза или смотрят прямо. Пейса интересовали костюм, часы, манжеты, ботинки — начищены ли они, не стоптаны ли каблуки; он пытался дознаться, есть в осанке будущего подопечного достоинство или нет. Полковник сравнивал человека у стены с его досье в Вашингтоне.

Имя Сполдинга выплыло из картотеки армейского Инженерного корпуса. Дэвид интересовался, нельзя ли ему устроиться туда на работу: какие там перспективы, не предвидится ли интересных строительных проектов, нельзя ли заключить контракт. Подобные вопросы задавали тысячи специалистов, зная, что через несколько недель вступит в силу закон о всеобщей воинской повинности. Если можно заключить временный контракт и заниматься в армии тем же, что делал на гражданке, это гораздо лучше, чем загреметь новобранцем.

Сполдинг заполнил необходимые бумаги и получил заверение, что с ним свяжутся. Прошло уже шесть недель, но никто ему так и не позвонил. Но не потому, что он не заинтересовал инженерные войска. Скорее наоборот. Люди Рузвельта намекали, что закон о призыве выйдет со дня на день, армия станет столь мощной, столь крупной, что инженеры, особенно инженеры-строители с квалификацией Сполдинга, понадобятся как воздух.