Тьма надвигается - [8]

— Благодарю, — промолвила Краста: этим словом она редко одаряла собственных прислужников. Но здесь, во дворце, правила не маркиза. Здесь ее положение было в лучшем случае посредственным. Об этом ей неустанно напоминали золото, меха, портреты величавых властителей на стенах… и взоры княжон и герцогинь, смотревших на Красту так же презрительно, как она сама — на весь остальной мир.

Увидав брюки на первой же даме более высокого, чем сама маркиза, титула, Краста слегка расслабилась. В конец концов, если это и окажется ошибкой, винить будут герцогиню, а не ее. Потом стало понятно, что нервничать из-за своего наряда приходится как раз тем, кто предпочел платье. Краста с облегчением тихо и незаметно вздохнула.

Мужчины дворянского сословия, наполнявшие Гранд-залу, были, как правило, облачены в камзолы и штаны. Многие были в мундирах, увешанных боевыми и почетными наградами. Краста бросала убийственные взгляды на единственного типа, имевшего наглость напялить плиссированную юбку, пока не услышала его мерно щебечущую речь и не сообразила, что это, должно быть, сибианский посол в национальном костюме.

Гул голосов рассеяли фанфары.

— Грядет Ганибу Третий, — возгласил герольд, — король Валмиеры, император провинций и заморских владений! Почести должные воздайте ему!

Поднявшись на ноги, Краста вместе с собравшимися в Гранд-зале дворянами и послами отвесила земной поклон и осталась стоять, покуда Ганибу не занял место на возвышении в дальнем конце зала. Как многие из собравшихся, монарх предпочел королевской мантии мундир, едва видимый за множеством орденов и нашивок. Некоторые являли собой сугубо почетные награды. Другие он заслужил своей отвагой, когда, будучи еще кронпринцем, служил на альгарвейском фронте во время Шестилетней войны.

— Благородный и простой народ Валмиеры, — промолвил король, в то время как художники набрасывали его портреты, а скорописцы царапали в блокнотах, чтобы газеты могли донести его речь и до жителей тех деревень, где по бедности и отсутствию становых жил не могли позволить себе и единого хрустального шара, — королевство Альгарве, умышленно нарушив условия Тортусского договора, направило свои вооруженные силы на территорию суверенного герцогства Бари. Альгарвейский посол в Валмиере заявил, что король Мезенцио не намерен выводить свои войска из указанного герцогства, и категорически отверг наши требования в этом отношении. Теперь, когда это оскорбление добавилось к множеству иных, нанесенных нам Альгарве за последние годы, у нас не остается иного выбора, как объявить, что с сего момента королевство Валмиера находится в состоянии войны с королевством Альгарве.

Краста захлопала в ладоши, и звук потонул в разнесшемся по Гранд-зале громе аплодисментов.

— По-бе-да! По-бе-да! По-бе-да! — скандировали собравшиеся дворяне, а самые дерзкие добавляли: — На Трапани!

Король поднял руку, и установилась, пускай не сразу, тишина.

— И Елгава вступает в войну не в одиночестве. Наши союзники верны своему слову.

На помост взошел, будто живой пример, посол Елгавы.

— Мы также объявляем войну Альгарве, — веско заявил он.

Краста поняла его без труда, хотя слова дипломата прозвучали странно для ее уха: елгаванский и валмиерский наречия были столь сродственны, что многие полагали их скорей говорами, нежели языками в их полном праве.

Длинный кафтан фортвежского посла плохо скрывал несоразмерно мощные плечи.

— Фортвег, обретший свободу не в последней степени доблестью Валмиеры и Елгавы, — промолвил он не на современном валмиерском, но на старинном языке Каунианской империи, — не отступится от своих друзей в годину невзгод. И мы тоже враждуем с Альгарве. — Приличия слетели с него, словно маска, и, перейдя с древнего наречия на современное, посол взревел: — На Трапани!

От аплодисментов дрожали стены.

— Бари в лапах Альгарве — это кинжал, нацеленный в сердце Сибиу, — добавил посол с архипелага. — Мы тоже вступим в борьбу с общим врагом.

Но посол Лагоаша, во время Шестилетней войны поддержавшего Валмиеру, сейчас промолчал — как и раскосый посол Куусамо, державы, владевшей восточной, существенно большей частью острова, который делила с Лагоашем. Лагоанцы с опаской поглядывали в сторону соседей, а те вели невнятную войну на море с Дьёндьёшем далеко на востоке, ухитрившись при этом не вступить в союз с ункерлантцами. Посол от двора конунга тоже держался в тени, как и дипломаты из незначительных держав, зажатых между Ункерлантом и Альгарве.

Краста подобных тонкостей не замечала. Валмиера со своими союзниками, без сомнения, покарает гнусных альгарвейцев. Ввязались в войну — так пускай теперь попробуют на вкус, какова она!

— На Трапани! — вскричала она.

* * *

К балкону, с которого король Мезенцио должен был обратиться к народу и дворянству Альгарве, графу Сабрино пришлось прокладывать себе дорогу локтями. Он хотел выслушать речь своего сюзерена лично, а не прочесть потом в газете, или, если очень повезет, высмотреть крошечную фигурку в хрустальном шаре, заклятом подвернувшимся под руку чародеем.

Люди расступались перед ним — мужчины с почтительным кивком вместо невозможного в толчее поклона, женщины (во всяком случае, некоторые) с зазывными улыбками. К графскому титулу это уважение не относилось никак. Его причиной был песочного цвета мундир с тремя полковничьими звездами на погонах, а главное — внушительных размеров нагрудный знак Летного корпуса.