Тьма над Петроградом - [4]

– Кроме этого, Варвара Андреевна просила меня еще передать на словах, что она умоляет вас не присылать им больше денег. Она чувствует, что вы тут бедствуете, вам нужно устраивать свою жизнь, а у них как раз все более-менее наладилось. Она работает в клинике профессора Герхарда, мужу тоже обещали работу.

«Муж? – Непривычное слово резануло слух. – Какой муж? Ах да, Петька теперь Варин муж…»

– Они – моя семья, – сказал Борис, не отрывая глаз от фотографии, – кроме них, у меня никого больше нет…

Принесли заказанную пулярку. Борис спрятал непрочитанное письмо в карман и посмотрел на Горецкого в упор:

– Что ж, выкладывайте ваше предложение. Ведь не просто так вы кормите меня обедом. Откровенно говоря, я сейчас в таком положении, что соглашусь на все, что угодно.

Однако деловой разговор Аркадий Петрович начал только за кофе.

– Не скрою, Борис Андреевич, что имею на вас некоторые виды. Не скрою также, что дело, которое вам поручат, очень опасное. Однако прежде чем спрашивать вашего согласия, я должен хотя бы немного ввести вас в курс этого дела.

Горецкий незаметно огляделся по сторонам. Хозяин стоял довольно далеко и не мог слышать ни слова из их разговора. Официант снова куда-то испарился. Пожилая пара расплатилась и ушла, в зале не было ни души, кроме них двоих. Борис подумал, что Горецкий зря волнуется. Он прекрасно знал привычки бывшего полковника – не посещать рестораны, куда ходят русские, по возможности не жить в гостиницах, а снимать частное жилье, причем тоже в стороне от тех мест, где проживают соотечественники. Полковник Горецкий не любил быть на виду, и теперь, когда вышел в отставку, его привычки не изменились.

– Бросьте, господин Горецкий, ваши секреты! – вполголоса весело сказал Борис. – Мы здесь одни, потому что тот надутый тип, хозяин этого заведения, ни слова не понимает по-русски. Что нужно делать? Куда ехать? В Европу? Готов хоть в Америку!

– В Россию, – тихо сказал Горецкий.

– Что? – Борис поперхнулся кофе. – Я не ослышался? Вы предлагаете мне ехать в Россию? Неужели вы теперь работаете на РОВС[1]? Не вы ли в Константинополе твердо заверили меня, что ничего общего не будете иметь с этими спасителями России? Мы сражались с Советами в честном бою и проиграли, говорили вы, так что следует как можно скорее признать свое поражение и оставить надежду на возвращение в Россию. И не устраивать бандитских налетов на деревни и диверсий на заводах и фабриках, тем более что в Совдепии, насколько я знаю, больше восьмидесяти процентов промышленных предприятий не работает.

От непривычно сытного обеда и вина Борис слегка опьянел, поэтому и говорил так резко.

– Успокойтесь, Борис Андреевич, – строго сказал Горецкий, – не следует кричать.

– Я не узнаю вас, полковник! – сказал Борис тоном ниже.

– Я больше не полковник, – напомнил Горецкий, – и вы больше не поручик. Я беседую с вами сейчас как частное лицо. В данном случае я вообще выступаю только как посредник. Итак, вы позволите изложить вам суть?

Борис кивнул. Горецкий не спеша раскурил трубку и начал:

– Видите ли, голубчик, вы совершенно правы в своем удивлении. Должен вам сказать, что я от своих константинопольских слов не отступаюсь. И не имею никаких дел со всеми этими обществами по спасению России. Считаю, что все это одна говорильня, а что касается господ из общевойскового союза, то их борьба с ГПУ вряд ли закончится успехом. Теперь дальше. Уж простите великодушно, друг мой, но не всем так повезло, как вам. Я имею в виду, что двое близких вам людей находятся в Берлине в самом добром здравии. Вы сами только что сказали, что они – вся ваша семья. В России у вас никого не осталось.

– Точно, – подтвердил Борис, – двоюродный брат Юрий погиб в восемнадцатом, тетка тоже умерла.

– Вот-вот. Но представьте себе, что здесь, в Париже, проживает, к примеру, некий господин N. Он русский, эмигрант, бежал из России в девятнадцатом году и потерял там семью. Долгое время он не имеет от семьи никаких вестей, поскольку писать туда, сами понимаете, боится. Да и некому писать, он понятия не имеет, живы ли его жена и дочь и где они живут. И вот в один прекрасный день окольными путями, с оказией до него вдруг доходит весточка от семьи. Либо кто-то из знакомых, чудом вырвавшихся из Советской России, рассказывает ему, что жена его умерла от тифа, а дочка живет в городе Петрограде. Либо же, наоборот, дочка умерла от голода, а жена переехала в Москву или в Тверь. Согласитесь, существует мало надежды, что живы обе – и жена, и дочка.

– Да, пожалуй, – кивнул Борис, не понимая, к чему клонит Аркадий Петрович.

– Господин N – человек весьма состоятельный, – продолжал Горецкий, – в свое время ему удалось кое-что вывезти из России. Он готов потратить свои деньги для того, чтобы вернуть себе близких. Но как это сделать?

– Вот именно – как, – подхватил Борис.

– В Париже существует некая группа людей, которые могут взять на себя такое сложное дело. Их услуги стоят очень дорого, поэтому к ним обращаются нечасто.

– То есть вы хотите сказать, что за большие деньги эти люди находят в России нужного человека и переправляют его через границу? – недоверчиво переспросил Борис.