Тьма - [3]

Так жутко мне еще никогда не было. Я невольно заметил тенденцию этого дня — все сегодня впервые. Например, я впервые мог думать и не дышать. Я впервые сидел с огромной дырой в животе и чувствовал себя при этом вполне сносно. Мое сердце впервые не билось, а мне хоть бы хны.

Не знаю, сколько так просидел, придерживая руками собственные кишки и тупо палясь на дверь, в попытке привыкнуть к мысли, что я умер. Не так-то это просто очнуться и понять, что тебя нет среди живых. Постепенно искалеченная осознанием собственной смерти психика восстанавливалась, и в голову начали приходить интересные вопросы. Например, я задумался, как собственно получилось: я мертв, но при этом все еще жив. Парадокс.

Наконец, отважился спустить ноги с каталки. Босые ступни коснулись влажного пола, и я внутренне напрягся, ожидая почувствовать неприятный холодок, но ничего не произошло. Умом я понимал, что пол сто пудово ледяной, но ногам было на это плевать. Они не испытывали дискомфорта. Это придало мне смелости, и я встал, придерживаясь одной рукой за каталку, а другую прижимая к многострадальному животу. От входа меня отделяло всего пара шагов. На негнущихся ногах я преодолел это расстояние и повис на металлической двери, упершись в неё лбом и плечами. Дернул ручку — заперто, причем снаружи. Кто-то позаботился о том, чтобы я не вышел отсюда. Может оно и к лучшему.

Обратный путь к каталке дался мне легче. Тело слушалось все лучше и лучше. Оно признало во мне хозяина. Я снова лег, скрестил руки на груди и принялся ждать. Кто бы ни запер меня в этом каземате, он рано или поздно придет проверить как я тут. И вот тогда… А что тогда? Я сдвинул брови, прикидывая, что может случиться. Меня убьют? Ни капельки не страшно. Это пройденный этап. Других альтернатив я не придумал. Так уж вышло, что всю сознательную жизнь меня непременно кто-то пытался убить, и я в свою очередь не оставался в долгу. Я не привык строить отношения на других мотивах. Исключение составляет разве что Амаранта. При мысли о моей возможно потерянной навсегда супруге сердце предательски дрогнуло. Выходит, осталось в нем нечто способное хоть на какие-то реакции.

Хотелось надеяться, что с Эмми все в порядке, и чтобы не случилось со мной, это никак не отразится на ней. Не исключено, что я нахожусь в доме Грэгори, и он обратил меня в вампира, отомстив за все, что я ему сделал. Я почти не сомневался, что отныне принадлежу к детям ночи. Немного смущала дыра в животе, ведь кровопийцы быстро регенерируют, а мое тело пока не торопилось восстанавливаться. Но я принял версию о собственном вампиризме за рабочую.

Я долго пролежал без единого движения. Тело превратилось в камень, но неудобства не ощущалось. Это состояние казалось естественным для нового меня. Единственное, что напрягало — это зуд в горле, словно где-то в его глубине поселилась семья мышей-полевок и теперь они скреблись и ерзали, устраиваясь поудобнее.

Я откашлялся, но стало хуже. Зуд перешел в жжение, оно постепенно распространилось на весь организм. Кожа горела, точно меня медленно поджаривала на костре святая инквизиция. Глаза резал даже слабый свет догорающей свечи, и я зажмурился.

Со стороны я, наверное, мог легко сойти за покойника. Глаза закрыты, дыхания нет, руки сложены на груди плюс дыра в животе — все признаки мертвеца на лицо. Я попытался сосредоточиться, прикинуть что с этим делать и как жить дальше, но мысли разбегались как тараканы при внезапно включенном свете. Их вытеснил один единственный тезис — мне нужно… и вот тут я стопорился. Что собственно мне так необходимо? Все мое «я» отчаянно стремилось к чему-то, безумно желая обладать. Но чем? Муки душевные перешли в разряд физических, и я чувствовал, что если не утолю это непонятное мне желание немедленно, то погибну.

Я сам не заметил, как очутился возле двери, и принялся колотить руками и ногами по металлу. В меня словно вселился посторонний. Он был сильнее, ловчее и злее меня. Он своего добьется, чего бы это ему не стоило. Я лишь марионетка в его умелых руках.

Я испугался, так как прекрасно понимал, что тот, кто осмелится сейчас войти в эту дверь, скорее всего, погибнет, и я ничего не смогу с этим поделать. Не в моих силах противостоять этому всепоглощающему желанию, сжигающему меня изнутри. Я — пешка, а голод — гроссмейстер. Наши возможности изначально не равны.

В том, что это голод, уже не сомневался. Когда-то мне доводилось испытывать нечто подобное. Но это был лишь отголосок того урагана, что нынче бушевал во мне — слабый дождь по сравнению с градом размером с футбольный мяч.

Меня трясло, словно я схватился рукой за оголенный провод под напряжением. Чтобы хоть немного унять дрожь, обхватил себя руками за плечи, совершенно позабыв о ране. Стоять было тяжело, ноги то и дело предательски подкашивались. Я повернулся спиной к двери и привалился к ней. Это ненадолго помогло, но вскоре пришлось сползти на пол.

Беспокойство нарастало. Я уже не мог усидеть на месте, но и встать на ноги тоже было невыполнимой задачей. И я пополз. Пачкая руки и колени в земле мокрой от капающей с потолка воды, размазывая грязь по лицу, я наворачивал круги по комнате. Только облегчения это не приносило. Не было места ни в этой камере, ни где-либо на земле, где бы я мог обрести покой.