Титаник. Псалом в конце пути - [35]

Она ложится в вереск рядом с ним. Они много прошли в тот день.

— Биологи говорят… — начинает Джейсон, но ее взгляд останавливает его.

— Ты все время думаешь о чем-нибудь таком? — серьезно спрашивает она.

— Биологи говорят… — уже тише повторяет Джейсон.

— Наклонись сюда, я тебе что-то покажу.

Он склоняется над ней. Они долго молчат. Они как птицы на пустоши. На Юпитере бушуют бури. Она гладит его по волосам. Его охватывает странное чувство, оно похоже на страх, он вот-вот заплачет.

Чиппева прижимается к нему губами.

— Когда я была маленькая, мне все хотелось попробовать на вкус. Цветы и камни. Однажды я проглотила маленькую фарфоровую статуэтку. Она исчезла, и родители не могли понять, куда она делась. Это была собачка. Мне хотелось перепробовать все, что было в отцовской лавке, отведать всех красивых насекомых. В семь лет я съела один цветок и отравилась. Тогда я перестала пробовать на вкус все, что вижу.

Он всхлипывает над ней.

— Какой ты странный, всегда молчишь. Где твои губы, вот так, я хочу их попробовать, всего тебя попробовать.

Она не в своем уме, так про нее говорят в деревне. Ее трудно понять, она с причудами, ни с чем не считается — Джейсон знал, что это все верно. Их обоих переполняет какое-то чувство, то ли страх, то ли ярость. Вереск царапает им лица, рвет волосы, Чиппева смеется, это напоминает их безудержные драки, когда он мог плюнуть на нее, она его — укусить. Она помогает ему расстегнуть одежду. Потом скользит по нему губами, словно он сделан из гладкого фарфора. Биологи говорят… Венера заслоняет собой солнечный диск… Чиппева крепко прижимается к нему и затихает, влажная, незнакомая, рядом с его телом. Он приподнимается и делает рывок вперед; кто-то из них кричит, но кто, он не знает.

Потом они медленно бродят по холмам, день склоняется к вечеру. В одном месте они отдыхают, она лежит, прижавшись головой к его шее, теперь она уже не девочка из кровожадного индейского племени, а убежавший из дому ребенок. Джейсон вспоминает лавочника — круглый и толстый, похожий на колбасу, он стоит за своим прилавком; дочь лавочника, не так-то приятно быть дочерью деревенского лавочника.

Они не разговаривают. Он смотрит на нее, изучает ее лицо — не совсем правильные черты, вызывающие в нем тревогу, растрепанные волосы… Люди говорят, что она сумасшедшая. Шепотом судачат о ней: что может ждать такую девушку… Джейсона охватывает необъяснимое желание утешить Чиппеву, обнять, погладить по голове. Он не отдает себе отчета в том, что с ними произошло, это было похоже на злость или на скорбь. Он не понимает. Но он понимает, что чувствует сейчас, и это немного пугает его.

Она поднимает голову и смотрит на него. Она снова Чиппева.

Уже поздно, шепчет он.

Тут рядом есть сеновал, шепчет она.

Они поднимаются. Первый раз она берет его за руку и ведет за собой, они идут через лес. Рука у нее обветренная и теплая. И когда они подходят к сеновалу, он понимает, что сейчас будет. Теперь он это знает. И он слышит, совершенно отчетливо слышит, что кричит она; может быть, обхватив его руками, она зовет его.

Через некоторое время Джейсон снова вернулся в школу. В последний вечер Чиппева прощается с ним — их прощание такое же короткое и молчаливое, как всегда. Она немного неловко берет его руку, смотрит на него. Вот и все. Он уедет, исчезнет, она вернется на свою пустошь, теперь уже одна.

Вдруг она спрашивает:

— Ты тоже считаешь, что я сумасшедшая?

Он отрицательно мотает головой:

— Нет. Не больше, чем я.

— Джейсон. — В ее голосе слышатся незнакомые нотки. — Джейсон. Ты так далеко. — Она отворачивается от него и идет.

— Между прочим, — говорит она на ходу, — между прочим, я знаю, что ты тогда выбросил в реку.

— Что же? Что, Чиппева?

Но она уже скрылась в темноте.

Больше он никогда не увидит ее.

* * *

Рождественские каникулы. Поля покрыты снегом. Тетя Мейбл взволнованно говорит при его появлении:

— Боже мой, Джейсон, ты так вырос, что тебя трудно узнать. Ты слишком быстро растешь…

Священника Чедуика больше интересует практическая сторона жизни:

— А как дела в школе, молодой человек, принял ли ты к сведению слова адвоката Скотта?

Джейсон чувствует себя здесь чужим, однако теперь ему легче произносить ни к чему не обязывающие слова: да-да, конечно, теперь все в порядке. Их это радует, он видит, что это их радует. И ведь верно, в ту осень к нему было трудно придраться. Но вот можно ли считать это заслугой адвоката Скотта?..

Сочельник, служба, Джейсон осторожно оглядывает прихожан.

Потом индейка и пудинг.

Что-то не так. Что-то случилось.

В начале вечера, сочтя, что уже достаточно выждал, он спрашивает:

— А где Чипп… где Мэри? Дочь лавочника?

Воцаряется молчание. Священник глухо кашляет, потом встает и уходит в свой кабинет, словно не слышал вопроса.

— Да, — тихо вздыхает тетя и мешает ложечкой в стакане с пуншем. — Да, это такая ужасная история…

Джейсон, Джейсон, что в тебе не так, если с тобой случается такое?

Ты падаешь, падаешь, падаешь через мировое пространство, падаешь и не просыпаешься, как просыпался в детстве, потому что это не сон. За окнами усадьбы священника на полях лежит снег. Ты превращаешься в лед, Джейсон. Ты один идешь по пустоши и знаешь, что это в последний раз. Больше ты никогда не придешь сюда.