Титан - [14]

Что, если после смерти тела остается это ? Может быть, существует вечная жизнь, и она протекает в вечном отсутствии ощущений?

Ей хотелось сойти с ума.

Попытки пошевелиться кончились неудачей. Она отбросила их и начала выискивать более свежие воспоминания, надеясь найти ключ к своему теперешнему состоянию в последних сознательных секундах на борту «Властелина Колец». Она бы рассмеялась, если бы могла напрячь мускулы. Если она не умерла, следовательно, она попала в брюхо зверя, достаточно большого, чтобы проглотить корабль со всей командой.

Вскоре Сирокко увидела привлекательную сторону происходящего. Если это в самом деле так, если она и в самом деле съедена и до сих пор жива, то все равно придет смерть. Все что угодно было лучше кошмара вечности, безбрежная пустота которой расстилалась сейчас перед ней.

Она нашла возможность рыдать без участия тела. Без слез и всхлипываний, без спазмов в горле, с невыносимой болью внутри, Сирокко безнадежно рыдала. Она превратилась в ребенка в темноте. Она почувствовала, что рассудок опять покидает ее, и была рада этому.

Она прикусила язык.

Теплая кровь наполнила рот. Она плавала в ней с безнадежным страхом и жаждой, маленькая рыбка в странном соленом море. Слепой червь, просто рот с твердыми круглыми зубами и раздутым языком, ищущим прекрасного вкуса крови, который будил надежду.

Она опять неистово прикусила язык и была вознаграждена алой струей крови. «Можно ли ощущать на вкус цвет?» — спрашивала она себя. Но это ее не тревожило. Она чувствовала великолепную боль.

Боль перенесла ее в прошлое.

Она подняла лицо от разбитых циферблатов и разбросанных осколков ветрового стекла маленького самолета и почувствовала, как ветер холодит кровь ее открытого рта. Она поднесла руку ко рту и вынула два окровавленных зуба. Она смотрела на них, не понимая, откуда они появились. Несколькими неделями позже, покидая госпиталь, она нашла их в кармане парки. Она держала их в коробочке на ночном столике в то время, пока просыпалась под мертвенно-тихий шепот ветра. Второй двигатель мертв, вокруг и нет ничего, кроме снега и деревьев .

Она брала коробочку и трясла ее. Я осталась в живых .

— Да, но это произошло несколько лет тому назад, — напомнила она себе.

Кровь пульсировала в висках. Ей сменяли бинты. Как кинематографично. Дьявольски жаль, что я не могу видеть этого. Вокруг выжидательные лица — между ними быстро снует камера — за кровать падает грязная марля, разматывается слой за слоем — и затем… почему… почему…

Доктор… она прекрасна .

Но это не так. Ей говорили то, что она хотела бы услышать. Два ужасных кровоподтека и вспухшая красная кожа. Само лицо было цело, никаких шрамов, но она была не красивее, чем всегда. Нос все так же напоминал тесак, ну и что? Он не был сломан, и гордость не позволяла ей подвергнуть его пластической операции.

(В душе она ненавидела свой нос и считала, что он наряду с ее высоким ростом способствовал назначению ее командиром «Властелина Колец». Женщин неохотно назначали на такие должности, но тот, кто решил поручить ей эту работу, считал, что это не относится к женщине ростом в пять футов и что такой можно доверить командование дорогостоящим космическим кораблем).

Дорогостоящий космический корабль.

Сирокко, ты опять отклоняешься в сторону. Прикуси язык.

Она так и сделала и почувствовала вкус крови… увидела перед собой стену замерзшего озера… подняла голову от разлетевшегося вдребезги стекла, осколки которого тут же обрушились в бездну. Пояс кресла удерживал ее над пропастью. Тело скользнуло через обломки, она потянулась к своим ботинкам…

Она прикусила язык еще раз, прикусила сильно, и почувствовала, как что-то коснулось ее колена. Она сложила два ощущения и поняла, что прикоснулась сама к себе.

Это была оргия в темноте, оргия, которой женщина предавалась сама с собой. Она исступленно любила свое вновь обретенное тело. Она туго скручивалась, лизала и кусала все части тела, которые только могла достать, одновременно щипая и дергая их руками. Она была гладкая и безволосая, скользкая, как угорь.

Когда она попыталась дышать, плотная, почти студенистая жидкость заструилась ей в нос. Это не было неприятно; она даже не испугалась, когда это произошло.

И появился звук. Он был очень тихий, это был стук ее сердца. Она не могла прикоснуться ни к чему, кроме собственного тела, как ни вытягивалась. Какое-то время она пыталась плыть, но не могла сказать, продвинулась ли куда-нибудь.

Раздумывая над тем, что ей следовало бы предпринять, она заснула.

Процесс пробуждения был неопределенным, постепенным. Какое-то время она не могла понять, спит ли она еще или уже в сознании. Она могла немного поспать, разве нет?

Подумав об этом, она тут же пришла к мысли — как она может спать в такое время? После того, как эта мысль пришла ей в голову, она потеряла уверенность в том, что вообще спала. Разница в состоянии была крошечной, без ощутимых различий. Сон, сновидение, сон наяву, здравомыслие, сумасшествие, настороженность, дремота; она не могла дать определения ни одному из этих состояний. По учащению сердцебиения она поняла, что ей страшно. Она знала, что начинает сходить с ума, и цепко держалась за ту часть своего «я», которую могла воссоздать из вихря сумасшествия.