Тисса горит - [211]

— Да, чуть было не забыл тебе сказать! Ивана Рожош в первый же день мобилизации нашли в его рабочем кабинете мертвым, с простреленной головой.

— Самоубийство?

— Официально да. На самом же деле… Пуля угодила в затылок, пробила глаз. Еще ни один самоубийца не умудрялся так ловко застрелиться. Я думаю, это дело Канцелярии пропаганды. Ходят слухи, будто Рожош был замешан в королевском путче. Это похоже на него…

От разговора о венгерских партийный делах Гонда уклонился; казалось, он пропустил мимо ушей слова Петра о том, что он собирается завтра к Гайдошу — просить работы.

Только на вокзале, прежде чем сесть в поезд, Гонда сказал несколько слов, которые можно было понять как косвенное указание.

— Когда Арваи говорит, — а перед вчерашним собранием я протолковал с ним добрых три часа, — словом, когда я слушаю Арваи, я невольно вспоминаю Давида Корн. Интересно, даже по внешности они походят друг на друга. Корн был таким же огромным черным толстяком, как Арваи, и даже бороду носил точь в точь, как он. Гм… Давид Корн, — да не смущает тебя, если его ты не знаешь, — не из политических величин. Он — всего-навсего сын трактирщика из Сольвы. Мы вместе с ним ходили в народную школу. По окончании школы Давида отправили в город учиться. Я остался пасти гусей. Затем заделался дровосеком. Когда проводили узкоколейку, работал на постройке. Впоследствии, как тебе известно, я стал машинистом. Я было совсем втянулся в свое ремесло. И вот однажды летом Давид приехал домой в отпуск. По старой дружбе я чуть ли не каждый день возил его с собой на паровозе в Полену. Он ухаживал там за какой-то девицей. Как-то раз дорогой ему взбрело в голову объяснить мне природу паровой машины. Я узнал, почему колеса вертятся. Узнал, почему они вертятся именно так, а не иначе. Почему паровоз идет вперед, а не назад. Узнал, почему паровоз тянет вагоны, а не вагоны — паровоз. Одним словом, почерпнул я от Давида много полезного, хоть и понимал его объяснения так же плохо, как плохо знал он паровозное дело. Но говорил он очень умно и так меня запутал, что я стал бояться дотронуться до машины. Дня через три мне опять пришлось подвозить Давида до Полены, и опять он толковал мне насчет паровых машин. Он довел меня до отчаяния, и повтори еще раз свою лекцию, наверняка покинул бы я свой паровоз и сбежал бы обратно в лес. На мое счастье, Давид из-за поленской девицы повздорил с каким-то монтером. В результате этого столкновения бедняге недели на две пришлось слечь в постель. За эти две недели Давид разочаровался в девице, да и ко мне, очевидно, тоже охладел. Инженер из Сольвы, — далеко не такой умница, как Давид, — за какой-нибудь час примирил меня с паровозом. И, как ты знаешь, из меня вышел неплохой машинист. Давид впоследствии стал чем-то вроде директора банка. Я совсем забыл о нем. Но стоит мне послушать Арваи, и я сейчас же его вспоминаю. Тотальность… Гм… Оппортунист Энгельс… Гм… Молодой Маркс против старика Маркса… Скажи мне, Петр, нельзя ли сосватать Арваи с какой-нибудь девицей из Полены?

На другой день, рано утром, Петр пошел к Гайдошу.

— Мы подыхаем с голоду, товарищ! Мы сдохнем, если будем сидеть так, сложа руки. Сдохнем!

— Не волнуйтесь, товарищ! Человек не так-то легко подыхает. Во время войны мы сильнее голодали.

— Да, но тогда жрать было нечего. А сейчас магазины ломятся от продуктов. Покупать только не на что!

— Выходит так, что вы, товарищ, жалуетесь не на голод, а на то, что магазины полны? За императора, выходит, голодать можно, а за республику нельзя? Руководство профессионального союза прекрасно учитывает положение. Все, что возможно, будьте покойны, будет сделано. План товарища Бауэра, разрешающий хозяйственные проблемы, вам всем, верно, известен. Ну, что скажете? Можно ли представить себе что-либо более гениальное?

— Но мы подохнем с голоду, товарищ!

— Это я уже слышал, товарищ. Давайте говорить серьезно. Надо запастись терпением. Ради сохранения революционных достижений стоит и потерпеть.

— Будь бы хоть надежда, что положение улучшится, хотя бы и не так скоро… Но жизнь становится все тяжелее и тяжелее…

— Тяжелее? А что сказали бы вы, товарищи, если бы оказались в Венгрии, в раю Хорти? Или, скажем, в Советской России? Что бы вы там запели, а? Это вам — не красная Вена.

С раннего утра по городу ползли странные слухи. Говорили, будто рабочие Винер-Найштадта остановили фабрики и направились в Вену. Тридцать тысяч металлистов. Слухи росли. Сорок тысяч. Пятьдесят тысяч! К двенадцати часам уже шопотом говорили о ста тысячах. Оттакринг, Флорисдорф… Двести тысяч рабочих. С красным знаменем… С черными знаменами… С изображением черепа… С ножами во рту…

— Страшные сказки! Это ведь не русские и не венгерцы. Наши рабочие — не грабители. Они рады, что им дают жить.

— Говорят, нищета страшная!

— Подумаешь! К нищете им не привыкать стать. Практика большая. Уж не голод ли был во время войны, — ничего, вытерпели. Австрийский рабочий отлично умеет голодать. Почитайте пожалуйста «Арбейтер Цейтунг», тогда не будете клевать на всякие слухи.

— А Винер-Найштадт…

— Нашли чего пугаться! Один из руководителей профсоюзов, для которого я на-днях заключил несколько мелких сделок, — словом, этот «товарищ» заверил меня, что социал-демократическая партия уже делегировала в Винер-Найштадт несколько трезвых людей. Они легко справятся с коммунистами. Никаких причин для тревоги! Последний цюрихский курс знаете?