Тисса горит - [209]

— Ты без работы? — спрашивает Шимона Годоши.

Шимон утвердительно кивает головой.

— Чай с ромом, — заказывает Годоши.

— Без рома.

— Почему без рома? У меня хватит, — говорит Годоши, похлопывая по карману брюк.

— Я антиалкоголист, — смеется Шимон.

Годоши презрительно машет рукой.

К Гайду подсел Шютэ. Герой восстания в Каттаро. К ним присоединяется Кеше, только что вернувшийся из России. Все три года гражданской войны пробыл он на восточном фронте. Ни Шютэ, ни Кеше не раскланиваются с Годоши.

— Нынче у нас этот… кельнер запляшет, — говорит Годоши Шимону нарочито громко, так, чтобы за соседнем столиком было слышно.

Но тем — не до них. В руках у Кеше московская «Правда». Он объясняет что-то. Шютэ хохочет. Гайду одобрительно кивает головой. Голубые глаза его блестят от восторга.

— Подходи, дружок, подходи! — приветствует он вошедшего Фюреди, сапожника из Паапа, который после восьмидневного допроса в Шиофоке в главной штаб-квартире Хорти стал глухим на оба уха. Левая нога не сгибалась в колене. — Сегодня ликвидируем, брат, что ли?

— Ссылают его на остров Мадейру, — поясняет Фюреди. — Позже, — отмахивается ой от кельнера.

К Годоши подошел Мандоки, бывший мишкольцский учитель. Он что-то объясняет, показывая письмо. Лицо Годоши омрачается.

Кафе теперь полно эмигрантами.

— Позже…

— Позже…

Когда входит Петр, Готтесман громко приветствует его:

— Сюда! Сюда! Я давно жду тебя.

Шимон с жадностью уничтожает остатки еды, принесенной Готтесманом. Он точно похоронил свое лицо в этой просаленной газетной бумаге.

— Ты голоден, Петр?

— Не очень.

— Перекуси что-нибудь. Предстоит долгое собрание.

— На собрании будет представитель Коминтерна, — сообщает новость Шимон.

— Кого послал Коминтерн?

— Кого-нибудь посолидней, — предполагает Готтесман. — Ну, этот-то расправится как следует с Гюлаем и компанией. Давно пора!

— Ты думаешь? — сомневается Шимон.

— Я знаю, — говорит Готтесман.

— Значит, ты?.. И я принял от тебя эти…

Шимон протягивает Готтесману просаленную бумагу. Тот не берет. Но увидав, что в бумаге ничего нет, выхватывает и бросает в корзину для мусора. Шимон отходит.

— Пойдем вниз, Петр.

У входа вниз уполномоченные обеих фракций требуют легитимацию. У Петра дело плохо. У него нет никаких документов.

— Я не знаю этого товарища, — говорит дежурный — высокий русый молодой рабочий.

— Можешь пропустить! — кричит Гюлай, стоящий поблизости.

Тогда вмешивается второй постовой:

— Как ваша фамилия, товарищ? Как? Петр Ковач?

— Это не тот Ковач, — грубым голосом вмешивается женщина, похожая на фельдфебеля. — Тот сидит в Сборной тюрьме.

Наконец с большим трудом Петра «легитимируют».

Зал постепенно наполняется. Все лампы зажжены.

Собираются группами. Шепчутся. Кой-где громко спорят.

— Вы замечаете только лишь неудачи. На наши достижения вы закрываете глаза или просто отрицаете, что они есть. А достижений немало.

— Революционный захват земли? Эх-ма! Слыхали мы эту песню.

— Диалектика… Спасибо! Диалектику вы понимаете так: если цель расположена слева, то итти к ней надо справа. Спасибо!

— А ваша диалектика в том, что никогда не исполняете того, что обещаете. Хорошее дело!

Венская венгерская эмиграция… Участники первой Венгерской советской республики. Борцы, пережившие ее крушение. Пионеры борьбы за вторую Советскую Венгрию…

Когда Кун и Ландлер — тотчас же после поражения — из концентрационного лагеря австрийской демократии вновь приступили к созданию коммунистической армии, венская эмиграция составила первую роту этой армии. Эта рота выделяла из своих рядов смелейших из смелых, направляла их в Венгрию, дабы вновь начать борьбу в наиболее опасных местах свирепствующего белого террора. Сюда стягивались остатки разбитой армии. Здесь беженцев превращали в новых бойцов. Здесь зародился план — путем использования демократии стран-наследниц охватить белую Венгрию сетью коммунистических организаций, руководя борьбой извне. С той поры демократия стран-наследниц сбросила маску, — сигуранца, Канцелярия пропаганды, охранка не уступают улице Зрини. Пролетариат стран-наследниц ведет борьбу со своими угнетателями. В Венгрии вновь кипит работа. Убитых заменили новые бойцы. Положение в Вене, значение этого города, задачи венской эмиграции сегодня уже не те, что были два года назад. Тысячи венгерских красноармейцев, прошедших гражданскую войну, сбрасывают форму и возвращаются в Вену с опытом русской революции. Там они пожинали плоды, здесь они должны еще вспахать почву. Что годилось два года назад, сегодня стало непригодным. Что тогда было блестящим оружием, сегодня — ржавое железо. В арсеналах венской эмиграции найдется немало хлама, ненужного даже два года назад. Тот, кто боится сознаться в своих ошибках, кто боится поставить свои действия под перекрестный огонь критики, тот к старым ошибкам прибавляет новые. «Нет, не наши ошибки погубили Советскую Венгрию, — с самого начала она была мертворожденной»…

Ряды первой роты расстроились. С паровой машины сорваны ремни. Колеса еще крутятся по инерции — одно вправо, другое влево. Срединное, основное колесо так и бьет энергией. Приближается машинист. Вот он уже подошел. Раскрыл ящик с инструментами. Машину надо ремонтировать. Колеса, еще пригодные к работе, надо поставить на правильный ход. Непригодные — удалить.