Тисса горит - [197]

— Удалось, — ответил тихо Петр. — У меня было больше счастья, чем здравого смысла.

В старинной большой комнате, освещенной керосиновой лампой, стоял туман от густого табачного дыма. Вокруг длинного, покрытого потертой плюшевой скатертью стола сидело человек десять. Пар от стирки белья ворвался из кухни вслед за вошедшим Петром. Но вскоре он растворился в едком запахе табака, смешанном с крепким запахом кофе.

— Петр?!

Секереш был вне себя от радости. Лихорадочный блеск глаз на секунду затуманился. Он чуть было не заплакал. Но это была минутная слабость.

— Как ты сюда попал, Ковач? — почти строго спросил он.

— Сбежал, брат.

— Прямо сюда? Я спрашиваю, как ты сюда попал?

Петр не понял вопроса. Тон Секереша смутил его. Он беспомощно оглянулся на Сабо. Тот еще не мог отдышаться после крутого подъема по лестнице.

— Товарища Ковача сюда привел я. Я встретился с ним на улице.

— На улице? — с ударением спросил Секереш. Было ясно, что он сомневался.

— На Нижней Лесной, — смущенно пробормотал Сабо.

— Вот как! Значит, ты все-таки пошел на Лесную?

— Кабы не пошел, товарищ Ковач уже сидел бы на улице Зрини.

— Что же, ты предвидел это, что ли?

— Ну, ладно уж! Жаль, что в тебе следователь хороший пропадает. Ну, в чем дело? Ну, я пошел туда. Ну, я признаю, что допустил ошибку. Ведь теперь дело не в этом. Товарищ Ковач сбежал из Уйпештской полиции всего несколько часов тому назад. И вот он здесь. Я привел его сюда.

— Ну, знаешь ли, парень… — старик Шульц качал головой и так хлопнул Петра по плечу, словно испытывал свою силу. — Ну, слушай…

Остальных товарищей Петр видел впервые. Все фабричные рабочие. Тот, высокий, — верно, каменщик. А вон тот, что опустил свою огромную лапищу на плечо Секереша, плечистый, рыжий, — тот пахнет окисью железа.

— Подожди. У нас срочное дело. С Сабо мы поговорим позже. Но что нам делать с этим товарищем? Оставить его здесь мы не можем.

— Разве я вам мешаю обсуждать ваши дела? — обидчиво спросил Петр рыжего металлиста. — Мне сдается, я заслужил доверие.

— Несомненно, — невозмутимо согласился тот. — Несомненно также и то, что на это заседание вас никто не приглашал, и вы сейчас здесь совершенно лишний.

Жестокость слов великана смягчалась милой, почти детской улыбкой. Улыбка озаряла его широкое, скуластое лицо. Петр хотел ответить грубостью, но эта улыбка обезоружила его. «Ведь по существу он прав», — подумал Петр.

— Ну, что же мне теперь делать, товарищ? Где-нибудь должен я приткнуться?

— Будьте покойны! На улице не оставим.

Секереш взял Петра под руку и, открыв замаскированную обоями дверь, втолкнул его в какую-то темную каморку.

— Лампу я не могу тебе сейчас дать. Разденешься впотьмах. В углу — диван. Выспись хорошенько, утром поговорим.

Петр, как был, в одежде, бросился на диван. Он чувствовал неимоверное утомление, но заснуть не мог. Чередой мелькали самые противоречивые мысли. Таким же непостоянным было и его настроение: то вдруг ему неудержимо хотелось смеяться, то им овладевало необъяснимое бешенство. Через закрытую дверь до него доносились пронзительный голос Секереша и ровный, спокойный — Шульца. Хриплый бас Сабо. Сабо что-то раздраженно объяснял. Говорили все разом. Но низкий бас покрывал всех.

Дверь открылась. Вошел Шульц.

— Выпей чашку кофе, паренек. Ты не обижайся на нас за прием. Ведь сознайся, — действительно непростительная глупость, что Сабо притащил тебя сюда. Мы все рады, что ты свободен, но привести тебя именно сюда… Ну, будем надеяться, что все обойдется.

Крепкий, горячий, ароматный кофе подействовал на Петра, как теплая освежающая ванна.

Пока Петр пил, Шульц неустанно говорил. Но у Петра сегодня уже ничего больше не умещалось в голове. Когда Шульц принес ему вторую чашку, он должен был напрячь все силы, чтобы хоть что-нибудь понять из тревожной речи старого товарища.

— Ведь ты же знаешь, — говорил Шульц, — как мы с Андреем бились над тем, чтобы сорганизоваться по заводам. Но чтобы всю партию составить исключительно из этих заводских трупп, и только… Нельзя же выплеснуть из ванны ребенка вместе с водой… А я боюсь, мы именно так и поступаем. Очень боюсь…

«Теперь я и вовсе не засну», — подумал Петр. И тотчас же заснул.

Утром к Петру зашел рыжий металлист. Принес ему воды для умывания и завтрак. Время было раннее. Петр охотно поспал бы еще с часок. Но вошедший стоял в пальто. Петр вскочил на ноги.

Каморка была без окон… Через полуоткрытую дверь скупо проникал свет.

— Что нового, товарищ?

— Меня зовут Александр Тереш, — ответил тот. — Я бы не разбудил вас, но мне надо уходить. Кроме меня в квартире никого нет. Выходить вам в ту комнату нельзя. Днем занавесы на окнах не спущены. Здесь тоже ничего не трогайте.

Петр молча выслушивает инструкции, кивает головой. Рот у него полон.

— Ну, а дальше? — спрашивает он, покончив с завтраком.

— Если устали, спите. Я ухожу на работу.

Тереш ушел, ни словом не намекнув, в чем именно заключается его работа.

Лежа на диване, Петр обозревал полутемную камеру. Стул, шкаф, закрытый на замок, диван, на котором он сам лежит, — вот и вся меблировка.

Из соседней комнаты — через полуоткрытую дверь — ему виден лишь край простого соснового стола. Стол, как тысячи таких же сосновых столов, и все же…