Тишина в Хановер-клоуз - [41]

Джек набрал воздух в легкие, собираясь что-то сказать, но затем просто вздохнул. Мужчины часто ведут себя глупо, но наблюдать подобное у женщины — совсем другое дело. Придется ему пересмотреть кое-какие представления. Но Рэдли обладал гибким умом и имел на удивление мало предрассудков.

— Я придумаю, как держать с вами связь, — после недолгого раздумья сказал он. — Не забывайте, что в большинстве домов горничным запрещено иметь «ухажеров». И за письмами будут следить, а возможно, даже читать их, если заподозрят, что они от поклонника.

Эмили замерла. Об этом она не подумала. Но отступать уже поздно.

— Я буду осторожна. Скажу, что письма от матери, или что-то в этом роде.

— А как вы объясните тот факт, что ваша мать живет в Блумсбери?[8]

— Я… — Наконец она посмотрела на Джека.

— Вы не подумали об этом, — прямо сказал он.

На мгновение Эмили почувствовала благодарность, что Рэдли не пытается опекать ее. Нежность была бы невыносима. Она вспомнила свои первые шаги в высшем свете, когда приходилось следить за тем, чтобы не попасть впросак, говорить правильные вещи, льстить нужным людям. Богатые и знатные никогда этого не поймут. Тут они с Джеком похожи — они чужаки, и их принимают потому, что считают очаровательными и забавными, а не по праву рождения. Слишком часто к нему самому относились снисходительно, с чувством превосходства, и сам он не позволял себе этого.

Джек ждал, что она вспылит, но Эмили напомнила себе, что он ей нравится. И он ничего не сказал о риске для ее положения в обществе.

— Нет, — спокойно согласилась она со слабой улыбкой. — Я была бы очень признательна, если бы вы помогли разобраться с подобными мелочами. Мне нужно знать, что отвечать другим слугам, если они спросят. В Блумсбери много слуг.

— Тогда у нее должно быть подходящее имя. Как вы будете себя называть?

— Э… Амелия.

— Амелия, а дальше?

— Неважно. Нельзя использовать фамилию Питт — Томаса они могли запомнить. Однажды у меня была горничная по фамилии Гибсон. Я возьму ее фамилию.

— Тогда вы должны помнить, что письма к Шарлотте следует подписывать «мисс Гибсон». Я ей скажу.

— Спасибо, Джек. Я действительно вам очень благодарна.

— Хотелось бы думать! — Он неожиданно улыбнулся.

— Что ты намерена делать? — Седые брови тети Веспасии взлетели вверх над полуприкрытыми веками. Она сидела в своей элегантной гостиной, одетая в темно-красное платье с розовой кружевной косынкой на шее, схваченной брошью с мелким жемчугом. После смерти Джорджа она стала еще более худой и хрупкой. Но в глазах снова появился огонь, а спина была, как всегда, прямой.

— Я собираюсь устроиться к Йоркам на место камеристки, — повторила Эмили и, с усилием сглотнув, посмотрела в глаза тети Веспасии.

Старуха разглядывала ее, не моргая.

— Ты? Тебе это не понравится, моя дорогая. Причем обязанности — это не самое тяжелое испытание. Даже подчинение будет раздражать тебя меньше, чем необходимость разыгрывать покорность и уважение в отношении тех людей, которых ты привыкла считать ровней, что бы ты о них ни думала. Кстати, это касается также экономки и дворецкого, а не только хозяйки.

Эмили не осмеливалась думать об этом, чтобы не лишиться присутствия духа. Внутри жила слабая, робкая надежда, что тетя Веспасия найдет убедительную причину, почему ее затея невозможна. Она понимала, что была несправедлива к Джеку; он беспокоился за нее — и всего лишь. И Эмили обиделась бы на него, если бы он не стал возражать против ее плана.

— Знаю, — согласилась она. — И понимаю, что будет трудно. Возможно, я продержусь совсем недолго, но так мне удастся узнать о Йорках то, чего не выяснишь во время визитов. Люди не помнят слуг, воспринимают их как мебель. Я знаю. Сама такая.

— Да, — сухо согласилась тетя Веспасия. — Осмелюсь предположить, тебе было бы полезно узнать, что думает о тебе твоя камеристка — чтобы не слишком много о себе воображать. Лучше камеристок никто не знает нашего тщеславия и наших слабостей. Но не забывай, моя дорогая, что камеристке доверяют именно по этой причине. Не оправдаешь доверия — прощения тебе не будет. Я бы не назвала Лоретту Йорк великодушной женщиной.

— Вы знакомы?

— Только в том смысле, в каком представители высшего общества знакомы друг с другом. Она принадлежит к другому поколению. Итак, тебе потребуется простое платье, как у прислуги, чепцы и фартуки, несколько нижних юбок без кружев, ночная рубашка и какие-нибудь скромные черные башмаки. Я уверена, у одной из моих горничных твой размер. И сундучок попроще, в котором ты все это понесешь. Если уж ты решилась на такой странный поступок, по крайней мере, лучше делать все, как надо.

— Да, тетя Веспасия. — Сердце Эмилии упало. — Спасибо.

Ближе к вечеру Эмили — ненадушенная и даже без румян, скрывавших ее бледность, в некрасивом коричневом платье и коричневой шляпке — вышла из омнибуса с чужим, довольно потрепанным сундучком и направилась к дому номер два в Хановер-клоуз, к двери, которой пользовались слуги. В сумочке, тоже чужой, у нее лежали два рекомендательных письма — одно написанное ею самой, а другое тетей Веспасией. Ее появлению предшествовал звонок по недавно установленному телефону, который доставлял огромное удовольствие Веспасии. В конце концов, не было никакого смысла претендовать на место, если оно уже занято. Тетя Веспасия выяснила, что место камеристки еще свободно, хотя претендентки есть. Старшая миссис Йорк была очень разборчива, несмотря на то что камеристка нужна невестке. Тем не менее хозяйкой дома была она, и именно она решала, какую прислугу нанимать, а какую нет.