Тишина - [55]

Я ощупала свои карманы, всё-таки некая часть удачи никогда не покидала меня, у меня не отбирали блокнот даже тогда, когда я оставалась одна. Я написала записку и принялась пробираться сквозь стоящих людей к мужчине. Пока я добралась до Кима, его уже спросили, о том, где все будут спать, как есть, чем они могут помочь. Всё-таки сутки без процедур положительно сказывались на наших мозгах. Я впервые видела, чтобы эти люди как-то осознанно двигались и слышала их речь. Подойдя к куратору, я протянула ему записку.

— Я в Лагере была вместе с подругой, но вот уже долгое время я не знаю, что с ней. Когда и как мне её поискать? — он окинул меня взглядом, с ног до головы, прежде чем ответить.

— Если ты не знаешь, что с ней долгое время, — он прямо выделил эти слова интонацией, как бы заостряя на ней моё внимание, — ты можешь её здесь не найти, понимаешь? Всем оказавшимся в этой группе исследований, очень повезло, — говоря эту фразу он повысил голос так, чтобы его точно слышал каждый, — практически все, кого мы освобождаем из Лагеря, инвалиды до конца дней своих, исключение всегда составляет так называемый «мозговой блок», пока пациенты там — они целые. Некоторым из прооперированных мы помогаем вести полноценную жизнь, но чаще всего им приходится принимать лекарства до самой смерти. Вам всем неимоверно повезло! Ты сможешь начать искать свою подругу, завтра, — сказал он, уже значительно тише, — напомни мне об этом утром, я скажу к кому тебе обратиться. Я бы советовал просто помогать, а вот когда все примут решение оставаться или уходить, мы составим полный список всех освобожденных и искать будет легче. Пока всё. Устраивайте здесь спальные места и подходите к тенту, на котором написано «столовая», за едой, — добавил он громко.

41

Первая ночь была не просто тяжела, она была мукой. Многие, привыкшие к постоянному приёму лекарств, не могли сами заснуть, у кого-то началась ломка. Я была в каком-то пограничном состоянии полусна. То мне мерещились мои друзья, то я начинала осознавать, что лежу в огромной военной палатке, на жёстком матрасе, скорее напоминавшем подложку спального мешка, то мне начинало казаться, что я засыпаю, но это было не так. Рядом справа кто-то тяжело дышал, слева слегка в отдалении — стонал. У меня в ногах, на следующем матрасе, лежал мужчина и, не замолкая что-то бормотал.

Когда взошло солнце, я чувствовала себя абсолютно разбитой, башка болела, перед глазами постоянно мутилось, а во рту стояла сухость. Я с трудом поплелась на завтрак. Питание было организовано под соседним тентом, идти было всего-ничего, но за эти десять шагов всё внутри меня сжалось, со всех сторон доносились стоны, а откуда-то из леса душераздирающие крики. От этой какофонии звуков, сердце трепетало, как заячий хвост. Я поторопилась скрыться в помещении. Хотя стены этого шатра тоже брезентовые, это была хоть какая-то помеха звукам, удавалось уговорить мозг, что на улице просто бесчинствует буря, а поганое самочувствие помогало не обращать на это внимание.

В углу палатки стояло несколько столов для резки продуктов и три огромных походных печи, рядом с ними высились стопки железных мисок, всё остальное место занимали большие садовые столы с лавками. Я пришла рано, людей было еще не много, хотя Ким предупреждал, что, когда начнут приходить в сознание другие пациенты тут появится очередь и есть придётся в несколько смен. Сейчас же на скамейках были в основном товарищи из «мозгового блока», но была и пара новых лиц. Людей, вновь обретших свободу легко можно было отличить от повстанцев по светлой больничной одежде. Вчера мне толком не удалось увидеть наших спасителей, сегодня же, в столовой, я могла всласть насладится созерцанием их.

Это были мужчины и женщины, изрядно грязные, с одним и тем же озлобленно-сухим выражением на лице. Я понимаю, мы были для них лишь работой, винтиком неугодной системы которую они намеревались раскрутить, но всё-таки хотелось бы видеть какие-то положительные эмоции, а не злое пренебрежение. Кажется, я начала понимать, почему Кара их так невзлюбила. Отстояв очередь к котлам и получив свою порцию, я устроилась за столом в углу, здесь мне отлично было видно всех, кто входил в столовую, брал еду, также в поле моего зрения попадало множество столов.

Сколько же здесь было разных людей! Были взрослые с потерянными взорами, первые, из пришедших в себя, и мне подумалось, что они были теми счастливчиками, кто не успел попасть под нож. Были дети разных возрастов, к моему большому удивлению их было не мало. Меня восхищало то, с какой быстротой они адаптировались к изменениям. Прошла лишь ночь, а некоторые из них уже завели себе приятелей и болтали с ними. Наверное, из всех освобождённых, им было проще всего. Саму меня сковывало некое оцепенение, я хотя и доела безвкусную кашу, но я не могла встать. А с другой стороны торопиться мне не куда было.

Взяв себя, наконец, в руки, я пошла обратно. Безошибочно быстро найдя свой матрас, на котором я провела ночь, я уселась по-турецки и уставилась на пол. Смотреть на соседей было неприятно, не то чтобы они плохо выглядели, просто они напоминали мне о времени, проведённом в Лагере, а мне уже очень хотелось его забыть. Когда я подняла глаза, то обнаружила рядом с собой девочку, лет восьми, она сидела передо мной на матрасе и с интересом изучала моё лицо.