Тишина - [47]

— Ваши койки справа, — подтолкнул нас тюремщик. Мы двинулись к свободным лежанкам, они стояли через одну друг от друга, — сейчас придёт медсестра, — сказал он, и охранники неслышной тенью исчезли из помещения.

— Боже, что с ними со всеми! — оторопело, сказала мулатка, глядя на лежащих без движения женщин. Её вопрос не требовал ответа, мы обе понимали, что это действие какого-то лекарства. Нам тоже скоро вколют его, и мы обе будем в таком же состоянии. К этой реальности Лагеря Кара не была готова. Раньше она лицезрела только его лицевую сторону: врачей, обслуживающий персонал, тихих больных и чистые, красивые аллеи с меленькими домиками.

Медсестра действительно появилась очень скоро и совершенно бесшумно. Выдав нам лекарства и проследив, чтобы мы их выпили, она также неслышно удалилась. Последней моей осознанной мыслью, прежде чем потонуть в дурмане, было: «Может они все тут приведения, до того они бесшумно передвигаются?»

36

Я открыла глаза, из-за того, что солнце слишком нагло лупило в них своими лучами. Свет был настолько яркий, что я видела его сквозь опущенные веки, которые светились розовым светом. Распахнув очи, я села, но слишком резко, потому что в тот же момент я почувствовала будто мне в переносицу всадили раскалённый железный кол, такой силы была мигрень. От адских ощущений я тут же упала обратно на койку, зажмурилась и на моих ресницах выступили слёзы. Когда боль приутихла или я притерпелась, опять повторила попытку увидеть реальность и сесть. Наученная горьким опытом, садилась я медленно, плавно и только после того как приняла вертикальное положение, подняла веки. Поначалу я не могла понять, где нахожусь, память отказывалась мне объяснять, что я делала последние сутки. Напрягшись до предела, я припомнила, что нас везли в Лагерь и раз я не узнаю место, значит довезли-таки. До ушей донёсся чей-то приглушенный скулёж, аккуратно, чтобы не расплескать ту боль, которая гнездилась у меня в черепушке, я повернулась на звук, через кровать плача и заткнув себе рот подушкой лежала подруга. Её состояние отличалось от моего — ей было хуже. Я никогда не наблюдала её в таком состоянии.

Медленно опустив ноги на пол, я слезла и на четвереньках доползла до её лежанки. От прикосновения моей холодной ладони она вздрогнула. Только сейчас я поняла, как закоченела, температура здесь вряд ли превышала пять градусов тепла. Я нежно, чуть касаясь погладила подругу по горячему лбу.

— Ася… мне так плохо… мне так больно… зачем они с нами так? — прохрипела подруга, было видно, что каждое слово привносило в её многострадальную голову новый и новый заряд боли.

В этот момент в помещение зашло много медсестёр с каталками, вроде бы я насчитала шесть:

— Быстро на место, — злобно бросила одна из них мне. Спорить было весьма неудобно, поэтому я так же еле-еле, ползком, ретировалась на свою койку.

На каталках были разложены шприцы всевозможных калибров с лекарствами, непохожих цветов и текстуры. Одни из них казались разноцветной водой, другие густыми и тягучими, а третьи были похожи на пеструю вату.

Сегодня наши соседки были больше похожи на живых, нежели вчера. Кто-то спал, кто-то лежал с блуждающим взором. Несколько даже сидели на своих койках, разглядывая руки, как будто видя их в первый раз. Медсёстры, разделившись, стали подходить к пациенткам, вкалывая по одним им известным правилам лекарства.

— Римма, взгляни на эту, — позвала одна медичка другую, — что, и ей колоть? Она же загнётся, — подошедшая медсестра оглядела лежавшую девушку с остекленевшим взглядом, пощупала ей пульс.

— Нет, этой только еду, а то действительно помрёт как та, из пятой, а она пока может быть полезна.

Девица из персонала, которая спрашивала, вколола объекту обсуждения несколько шприцов, которые держала, отложив один. Когда очередь дошла до меня Римма, видимо она была старшей, сказала:

— Этой только витамины. У неё сегодня собеседование.

То же она сказала, остановившись около Кары. Оставалось только догадываться, что это могло быть за собеседование. Когда они закончили обход я начала замечать у девушек, которым первым ввели укол, вчерашнюю отрешенность. Как я поняла, им кололи какой-то транквилизатор, превращающий их в зомби, неспособных оказывать сопротивление любым действиям.

Я лежала, примиряясь со своей мигренью. Силы осматриваться закончились. Хотя мне не вводили медикаментов, мой мозг окутывала апатия, видимо это была остаточная реакция на препарат, введенный накануне. Есть не хотелось, это радовало.

По прошествии нескольких часов я почувствовала, что начинаю быть похожей на человека, для того, чтобы пошевелиться мне не надо было прикладывать титанические усилия, голова стала болеть меньше. Подруга тоже перестала скулить, она просто лежала замерев, боясь привести движением в действие механизм адской выжигающей мозг боли. И тут я заметила шевеление в другом ряду коек, сколько позволяла поза, я скосила глаза на объект движения. Та, которой лекарство не кололи, потянулась, и аккуратно заложила ладони за голову. Её мордашка выглядела обычно, без того отрешенного выражения. Она легла и замерла, лишь её яркие, живые глаза оглядывали нас с Карой. Казалось это не очи, а рентгеновские лучи, настолько внимательно она нас изучала. Я села и стала столь же пристально рассматривать её. Она ничего не говорила, не дела попытки устроится поудобнее, просто лежала.