Тиргартен - [55]
– У нас так не принято. Донеси до урны.
– У вас весь город в развалинах лежит, аккуратист. Иди ты на хуй.
– Хорошо, товарищ большевик. Я всегда любил традиции социализма.
Уязвленный издёвкой, Сергей спрятал окурок в карман: кинуть в урну, значит – уступить фашисту, но и мусорить ему уже не хотелось.
– Стало быть, ты сам никогда не видел такого прежде?
– Нет. У меня первая мысль была – это секретные разработки. Ну, как тот же «штурмгевер» – автомат большей точности и убойной силы, чем шмайссер. Реактивные самолёты. Ракеты «Фау». Геббельс твердит, что чудо-оружие вот-вот появится на фронте и изменит баланс сил… Такие исследования точно ведутся, гарантирую. Но откуда у несчастного блокляйтера, каких в Берлине легион, подобная вещь? Уж намного логичнее, чтобы ею обладал сам фюрер или рейхсминистры. Относительно Рауффа странностей ещё больше. Я знаю его два месяца, но этого достаточно. У него не было связей, он австриец, только что получил повышение при переводе в берлинское гестапо. Соответственно, тайные инструменты из спецхранилища ему недоступны.
– Рад одной вещи, – задумчиво сообщил Комаровский. – Оказывается, я не сошёл с ума, и у вас нет персидского «легиона бессмертных»[61] – в них в упор стреляешь, а они потом пачками опять встают. С такими средствами нам явно будет полегче, ты как считаешь?
– Не уверен, – флегматично ответил Вольф. – Бруно Пройссу и Альберту Рауффу они не особенно помогли. А ты, любезный мой, самое настоящее существо из комиксов.
– Чего?
– О, ну конечно. Большевикам же надо подобные вещи разжёвывать и в рот класть. Короче, книга в картинках про могущественных людей, умеющих летать, неуязвимых для пуль и творящих добро. Ты за этот день кого только не угробил, и хоть бы что тебе. Думаю, в конце нашего общения попрошу автограф, как у кинозвезды.
Комаровский посмотрел на Лютвица без тени веселья.
– Я уже говорил, – сообщил он. – Мне не страшно умирать. Тебе тоже, правда?
– Да, – без колебаний согласился Лютвиц. – Сдаваться я не буду и в Сибирь не поеду.
– Тут тебя никто не спрашивает, – буркнул Сергей. – Ты уже в плену, под конвоем.
– Прекрасно, товарищ, – ухмыльнулся Вольф. – Но может быть, на правах конвоира раздобудешь нам оружие? Иначе комедия получается – мы собираемся схватить одного из самых кровавых маньяков в истории Германии с ножами в руках? Я понимаю, что ты герой и монстр, но мне надёжнее хотя бы со старой винтовкой.
Комаровский равнодушно кивнул и направился к небольшой пристройке, где размещался пункт охраны. Стоял рвущий уши грохот – орудия расстреливали квартал, как в тире, слышался треск тысяч винтовок и автоматов. Однако дом с атлантами располагался на диво удачно. Он был защищён другими, более высокими зданиями, щитом закрывавшими стены от снарядов, словно скрывался в уютном закутке: прямое попадание делалось невозможным. Сергей исчез внутри пункта СС и спустя три минуты вернулся нагруженным, как вол. В руках он держал пулемёт с волочащимся по земле патронташем, на плече повис шмайссер, за пояс были заткнуты сразу четыре гранаты. Отойдя на приличное расстояние, Комаровский положил оружие на землю, вытащил «колотушку» и бросил в окно помещения охраны. Здание содрогнулось, изнутри повалил серый дым.
– Это ещё зачем? – поинтересовался Лютвиц, когда Сергей поравнялся с ним.
– Простая логика. Да, тут сейчас никого нет. А если появится? Трупы солдат с ножевыми ранениями вызовут подозрение: большевики послали разведгруппу, нужен перехват. Когда же в доме выбиты взрывом окна и он пылает, значит, попали под обстрел или бомба угодила. Спасать там всё равно больше некого.
– Крепко ты нас не любишь… – хмыкнул Лютвиц.
– Почему? – удивился Комаровский. – Нельзя сказать, что я вас не люблю. Я вас НЕНАВИЖУ. Вы выблядки. Сколь раз увижу – столь раз и убью. Ты скажешь сейчас, что я безумный большевик, но до вас я таким не был. Жил спокойно, любил жену, растил ребёнка. Это вы из меня вурдалака сделали. У нас всякое бывало, особенно в Гражданскую… Но пятилетних малышей не убивали. А тут… Выбьешь немцев из деревни, заходишь в сарай, а внутри дети повешенные – развлекались или заложников казнили, хер знает. Евреев просто запирали и сжигали живьём. Вы не люди. Вас, как крыс, просто сапогом плющить надо, едва увидишь, – чтобы заразу не распространяли.
– Это Гитлер, – сказал Лютвиц, избегая встречаться с ним взглядом. – Обычные немцы…
– Вы всё будете на Гитлера валить, – кивнул Сергей. – Он вешал, он убивал, он один ходил и всех расстреливал. А вы против, и даже осуждали. Если не нравится смотреть, как я твоих режу, – уходи. Тебе из Берлина не выбраться, он в нашем кольце – не сейчас, так через два дня в плен возьмём. Давай, сваливай отсюда, слова тебе не скажу, Волк.
– Меня Вольф зовут, но ты принципиально это забываешь, – хмыкнул Лютвиц и поднял шмайссер, по привычке сразу проверив затвор. – Нет, мой дорогой кровавый большевик, Диснея я убью сам. Да, я полицейский и привык подчиняться закону. Но ты показал отличный пример с Пройссом. Вот я и устрою ему всё по-честному – арест, допрос, трибунал и приведение приговора в исполнение. Буду судья, прокурор и палач – един в трёх лицах. Постараюсь уложиться за полчаса. Вот после, если хочешь, сыграем в двух ковбоев из американского вестерна. Ах да, ты же смотрел фильмы о победе коммунистического труда, а не вестерны. Встанем друг напротив друга – кто быстрее выстрелит, тот и победитель.
