Тиран - [27]

Пока Ателий разглядывал застежки, Киний дважды посмотрел на Аякса; в молодом человеке видна была только усталая покорность злу старшего поколения. Ателий вернул застежки и отправился любоваться своей новой лошадью. Киний пожал плечами, взял плащ и расстелил его на земле. Не успел он подумать об Артемиде, как наступило утро.

Рассветный дозор не принес неожиданностей. Подпруги были прочно затянуты, поклажа подготовлена и навьючена на лошадей, и раб Аякса, выскребая котел, посвистывал. Ателий до блеска вычистил обоих своих коней. Его пример заставил остальных поступить так же, и это порадовало Киния, которому хотелось, чтобы его люди каждый день выглядели прекрасно.

Киний поехал в стороне от всех, чтобы хоть ненадолго остаться одному. Он наблюдал, как навьючивают лошадей: вьючных теперь много, и каждой достается тяжесть поменьше, а значит, они пойдут быстрее.

Раб Аякса терпеливо ждал у колена Киния. Когда Киний его заметил, раб наклонил голову.

— Прошу прощения, господин.

Киний считал, что посвистывание этого раба каким-то образом задало хороший настрой всему утру и что участие рабов в дележе добычи понравилось богам.

— Я не знаю, как тебя зовут.

Раб снова поклонился.

— Арни.

Киний попробовал на язык варварское имя.

— В чем дело, Арни?

— Прошу прощения за вопрос… не стал бы… если бы больше не было схваток. — Он смотрел храбро. — Я умею сражаться. Если захочешь. Могу мечом или ножом. Их со вчера много осталось.

Вооружать рабов всегда опасно. Однако сейчас главное — побыстрее пересечь равнину.

— Только до города. А Кракс?

Раб улыбнулся.

— Дай ему несколько дней. Да. Он будет готов.

Киний кивнул.

— Смотри, чтобы он не украл твое оружие и не убил нас, пока еще не готов.

Арни улыбнулся, покачал головой и отошел.

Лошади ржали. Удлинившаяся колонна двинулась по равнине.

Три дня пути без происшествий привели их к греческим поместьям, разбросанным вокруг Антифилии, поселения столь небольшого, что назвать его колонией можно было с трудом. На самом деле это была колония колонии, потому что охраняла южные подступы к двум более процветающим городам — Тиру и Никану; в обоих этих городах сосредоточена торговля зерном со всеми равнинами, потому что они контролируют доступ к заливу, глубокому, как небольшое море. Киний никогда не был ни в том, ни в другом, но слышал достаточно, чтобы понять, что здесь происходит. И когда его лошадь ступила на камни греческой дороги, он в глубине души вздохнул с облегчением.

Известие об их прибытии взволновало весь город. Нетрудно было догадаться, что редкие караваны приходят из степи: домовладельцы стояли на порогах и смотрели на проходящую колонну, рабы глазели, мужчины торопливо хватали оружие и выстраивались на агоре, готовые отразить вторжение. А когда обнаружили, что Киний им не угрожает, тут же постарались извлечь из его появления всю возможную выгоду. За зерно, самое дешевое в мире, они прямо на месте производства заламывали цену, как в Афинах в голодный год.

Внимание Киния привлек шум в неказистой винной лавке. Он подозвал Никия.

— Купи лошадям корм на день. Не уступай ни обола из наших денег. Я скоро вернусь.

Он перебросил ногу через спину лошади, соскользнул на землю, проверил меч и ушел за завесу из деревянных бус, преграждавшую вход в помещение. Внутри стояли Ликел и Филокл с мечами в руках. А Кен, повалив на пол какого-то человека, держал меч у его горла.

— Он недоливает, — задиристо сказал Ликел. Ему было известно, что Киний терпеть не может стычек с горожанами. Ликел считал себя благородным, хотя по рождению уступал Кену или Лаэрту.

— Поэтому ты ударил его и обнажил меч? Убирайтесь отсюда, вы все!

Киний не снимал рук с пояса, но его голос звучал холодно.

Филокл выпрямился и допил вино. Он как будто собрался спорить.

— Исполняйте, — сказал Киний.

Филокл встретился с ним взглядом. Глаза спартанца яростно сверкнули, как у зверя, и он коротко кивнул Кинию, как бы говоря, что на этот раз повинуется. Он казался совершенно другим человеком. Но все же вышел.

Киний увидел, что хозяин лавки на самом деле раб, причем из самых грязных, каких Кинию редко приходилось видеть. Киний бросил ему несколько бронзовых монет. Раб выругался и потребовал больше, ложь вскипала на его губах, как пузыри пены. Киний не уступал. Наконец раб замолчал, и Киний вышел. Никий все еще торговался с продавцом зерна, на агоре собралась толпа, многие пришли с копьями — опять.

Диодор между лошадьми колонны протиснулся вперед.

— Переправа закрыта. Тот же вздор. Хотят содрать с нас подороже. Если угодно знать мое мнение…

Киний кивнул.

— …мы им не нравимся. Договорились с гетами? Одни боги знают. И им не нравится Ателий.

Из Антифилии они ушли так же быстро, как вошли в него, лишившись возможности переправиться на пароме в Никан, а значит, им предстояло несколько дней обходить залив по варварским землям. Киний подумал, что, возможно, поторопился, принимая решение, но в жителях Антифилии было что-то подозрительное, и какой-то бог шепнул ему, что пора уходить, а Киний никогда не пренебрегал такими подсказками.

В десяти стадиях к югу от города (Киний еще продолжал сомневаться в своем решении) они наткнулись на одинокое греческое поместье. Землевладелец с помощью двух молодых рабов и лошади пытался вытащить застрявший плуг. Прежде чем солнце склонилось к горизонту еще на палец, они договорились и отряд разбил лагерь под оливами; лошади ели зерно, купленное по цене, которая всех устроила. Воины разделись по пояс и взялись за упрямый плуг; они со смехом тащили его, пока плуг не высвободился, потом побежали на песчаный берег залива и с шумом, как в конную атаку, бросились в воду (Артемида! Артемида!), а Киний тем временем принял чашку вина от хозяина, которого звали Александром, и сидел, нога на ногу, на резном стуле во дворе поместья в тени единственного дерева.