Тинко - [66]

Фимпель-Тилимпель хватает со стола кусок колбасы, засовывает за пазуху и, проговорив:

А бедный помнит с ночи,

Что утром есть захочет, —

исчезает.

В комнату, волоча ноги, входит старая Берта. Она приносит дымящееся блюдо буженины, тарелку кислой капусты и стаканчик для дедушки. Фриц сидит на спинке дивана. Он снял чулок и ковыряет между пальцами. Дедушка подает руку Фрицу и кивает мне, чтобы я последовал его примеру. А я не хочу здороваться с Фрицем, мы с ним враги. Я делаю вид, будто ищу, куда мне повесить шапку. Старая Берта берет ее у меня из рук. Тогда я начинаю рыться в карманах, словно ищу платок. Платка у меня, конечно, никакого нет. Дедушка разговорился с Лысым чертом. А я Фрицу руки так и не подал. Зато Лысый черт протягивает мне свою. Никогда еще Лысый черт мне не подавал руки. Он даже смотреть на меня не смотрел. Когда я ему попадался на улице, он говорил: «Здравствуй, паренек! Скажи отцу, чтоб до завтра борта у моей фуры починил». — «Да я не Фелко, я Краске, его внук», — отвечал я. «А! Что ж ты сразу не сказал!»

И вот сегодня Лысый черт сам мне подал руку. Наверно, ему хочется пощупать меня: ведь я несколько дней мертвым лежал.

А буженина жирная!

— Ты выпей стаканчик — мясо-то лучше пойдет, — говорит Лысый черт и наливает мне водки в стакан пастора.

А я не хочу пить из пасторского стакана. У пастора серые колючие усы. Мне совсем не хочется, чтоб у меня тоже такие выросли.

— Чего кривляешься! — рычит на меня дедушка. — Пей, пей, оно греет.

Дедушке тоже не удается уговорить меня выпить из стакана пастора. Тогда Лысый черт кивает Фрицу. Фриц подпрыгивает на одной ножке, хватает пасторский стакан и двумя глотками выпивает. Ну и пусть! Теперь у него вырастут усы, как у моржа!

Лысый черт хвастает:

— Видал, что значит настоящие землеробы-хозяева?!

Дедушка сердито смотрит на меня и пододвигает свой стакан. Я одним глотком выпиваю его.

— Ого! — удивляется Лысый черт и наливает себе и гостю.

Дедушка поглаживает усы — он доволен. Фриц тем временем сцапал стакан своего отца. Он тоже, как я, хочет выпить его одним глотком. Он пьет и начинает кашлять. Водка так и брызжет у него изо рта, как прежде у Фимпеля-Тилимпеля. Хватаясь за горло, он бегает по комнате.

— Да-да! — говорит дедушка и ласково кивает мне.

Фриц шатается совсем как пьяный. Еле добравшись до дверей, он идет во двор.

Я теперь один, никто не обращает на меня внимания, и я могу есть, сколько мне хочется. Я съедаю три сосиски с кашей и одну яичную ливерную колбасу. Дедушка и Лысый черт, чавкая, болтают о том о сем. Вот они заговорили о сдаче картошки. Лысый черт объявил бургомистру войну. Он сдаст картошку, когда ему заблагорассудится, а не когда это нужно бургомистру или партии.

— Ведь главное, чтобы годовая норма была выполнена. Значит, я могу тянуть до тридцать первого декабря, — заявляет Лысый черт.

Последний центнер картошки он собирается отнести бургомистру на квартиру, когда тот будет праздновать Новый год.

Ни Лысый черт, ни дедушка не сдали картошку, когда вся деревня ее сдавала. Наша-то еще в земле была. Соседи сдали за нас. Это дядя-солдат их упросил. Ради него они уж постарались. Ради дедушки никто бы и пальцем не пошевельнул. И как только мы привезли с поля первую картошку, наш солдат сразу же отдал ее тому крестьянину, которому мы были должны. Правда, дедушка бранился, но наш солдат даже не взглянул на него.

— Ты когда последнюю картошку будешь сдавать? — спрашивает Лысый черт дедушку.

А дедушке-то неохота признавать, что наш солдат, не спросясь его, все уже давно сдал.

— Хорошо, если к Андрееву дню сдам, — отвечает он.

— Значит, уже в конце ноября?

— Ежели поздней сдавать, она померзнет в земле.

Лысый черт мерит дедушку сердитым взглядом:

— А не сдал ли ты уж всю картошку, Краске?

— Я-то? Кто это сказал?

— Да Кальдауне что-то говорил.

— Ничего я не сдал! Это так же точно, как то, что у черта хвост красный! В балансе оно что получается? Август Краске под крысиную дудку не пляшет!

Вот дедушка и соврал! Совсем запутался. Мне стыдно за дедушку.

Потихоньку Фриц снова пробирается в комнату, где мы сидим. Взрослые молчат. Один — потому, что наврал. Второй — потому, что другого на вранье поймал.

— Ангел родился! — вдруг говорит Лысый черт, чтобы нарушить тишину.

Дедушка тоже нашел теперь что сказать.

— А Тинко наш малость не в себе с тех пор, как Фриц его старыми монетками забросал, — замечает он и рад, что ему удалось утереть нос Лысому черту.

— Не в себе? Это из-за пары монеток-то?

— Да, да, с башкой у него нелады. Боюсь, как бы на всю жизнь не осталось.

— Да вы же застрахованы, чего вам бояться?

— Так-то оно так, да если страховой агент узнает, отчего это у него, то тогда кто-нибудь другой…

— Не может быть, в порядке у парня голова, — прерывает его Лысый черт. — Поди ко мне, Маттес!

— Мартин! Мартином его зовут, — поправляет дедушка.

Лысый черт хватает меня за руку и приказывает:

— Шагай прямо по половице! Одну ногу ставь за другой и шагай!

Я не знаю, как быть. Дедушка думает, что у меня от водки голова кружится, и ободряюще кивает. Я осторожно ставлю одну ногу перед другой и, не шатаясь, прохожу по половице. Лысый черт и дедушка с напряжением следят за каждым моим шагом. Кимпель тяжело дышит. Я поворачиваюсь и шагаю обратно по половице.