Тимоти Лири: Искушение будущим - [55]

Кроме того, была галлюциногенная модель, которая рассматривала наркотики как инструменты для изучения мозговых механизмов визуального восприятия и ассоциированных ментальных состояний. Этот подход был предложен работой немецкого исследователя Генриха Клювера в 1920-х годах и американским психофармакологом Рональдом Зигелем в 1980-х годах.[61]

Затем, однако, было обнаружено, что те самые наркотики, которые вызывают у некоторых людей психозы, на душевнобольных, алкоголиков или наркоманов оказывают благотворное влияние. Были разработаны две модели психотерапии с применением этих наркотиков. В европейской литературе вещества были определены как психолитические (растворяющие сознание); этот подход подразумевал использование этих веществ в дополнение к психоанализу. Вторая модель была разработана в Северной Америке, особенно благодаря работам Абрама Хоффера и Хэмфри Осмонда, которые успешно использовали разовые сеансы с высокими дозами для лечения алкоголизма и других зависимостей. Осмонд, познакомивший Олдоса Хаксли с мескалином, и изобрел термин психоделики («открывающие душу»).[62]

Эта модель была близка к той, которую мы применяли в Гарварде, за исключением того, что мы были меньше заняты индивидуальной психотерапией с использованием психоделиков. Мы использовали термин «расширяющий сознание» для наркотика и опыта, эхом этого терми-на стал «пробуждающий сознание» язык групп за женское освобождение в 1970-х годах. Эта модель предлагала: обеспечь безопасный, поддерживающий set and setting с небольшим числом равноправных участников, и эксперимент почти наверняка будет радостным и продуктивным. Тем временем другая группа исследователей в Менло-Парк, Калифорния, включавшая Уиллиса Хармана, Май-рона Столароффа, Роберта Могара, Джеймса Фэйдимэ-на и других, разработала концепцию креативности для наркотического опыта, предлагая архитекторам, художникам, дизайнерам и ученым работать над решением новой проблемы во время сеанса.[63]

Религиозно-мистический подход к психоделикам, который с самого начала был сильно выражен в работах Лири, вне всяких сомнений, был стимулирован его разговорами и сотрудничеством с такими людьми, как Олдос Хаксли, Алан Уотте и Хьюстон Смит, которые принимали участие в проекте. Этот подход возник еще во время гарвардского периода в эпохальном эксперименте Уолтера Панке «Страстная пятница», тщательно контролируемом научном изучении религиозного опыта, вызванного наркотиками (описан ниже). Этот опыт легв основу духовно ориентированной ЛСД-терапии с неизлечимыми раковыми больными в госпитале Спринг Гроув в Балтиморе, которая была организована и описана чехословацким психотерапевтом Станиславом Грофом.[64] Религиозно-мистическая парадигма, конечно, присутствует и в сделанной Лири адаптации «Тибетской книги мертвых» и «Дао дэ цзин» как путеводителей в психоделическом эксперименте. Здесь мы видим древние тексты, в которых специально усиленные опыты рассматриваются как инициации — прообразы состояний и уровней сознания, позже усвоенные йогическими, магическими или духовными практиками. В своем потрясающем исследовании Уоссон, Хофманн и античник Карл Рук представили свидетельства того, что элевсинские мистерии могли вдохновляться спорыньей, содержащей ЛСД-подобные алкалоиды.[65]

Сеансы, которые мы проводили, довольно быстро привели нас к глубокому конфликту с нашими собственными взглядами. Те из нас, кто практиковал традиционную психотерапию, обнаружили, что межличностные взаимодействия оставались почти полностью на ментальном уровне. Они даже близко не достигали духовной интенсивности и эмоциональной силы псилоцибинового опыта. В особых состояниях сознания, вызванных наркотиком, вы могли видеть собственные психологические проекции воплотившимися (видимыми): ваши чувства и мысли могли появиться на стене перед вами или на лице друга, представленными в живых цветах, как в цветном кино. Если в группе возникали какие-то страхи или паранойя, вы могли ощущать их физически, как липкие щупальца, наощупь пробирающиеся от одного человека к другому, окутывая его болотными миазмами подозрительности и недоверия.

Экспериментальный сеансе высокими дозами псилоцибина, который мы провели в 1963 году, высветил некоторые из этих сложных процессов и связанных с ними рисков. Тим Лири при этом продемонстрировал свой свободный, юмористический, но тем не менее заботливый стиль проведения наших опытов. Тим дал нам большую свободу в сеттинге сеансов. Несколько человек из нашей группы, имеющие двухлетний опыт знакомства с псилоцибином, решили провести сеанс с повышенными дозами, для того чтобы проверить, можно ли сравнить эффект с действием ЛСД, который мы тоже начали применять в последнее время. Некоторые приняли по 40 мг, я — 60 мг, а Джордж Литвин с его духом пионера-первопроходца решил принять 80 мг. Эти дозы, самые высокие из всех, которые мы ранее применяли, все равно были ниже токсического уровня. На этом сеансе, однако, я был наиболее близок к самоубийству за все годы работы с психоделиками.

Когда наркотик начал действовать, Джорджа жестоко затрясло. Я смотрел на него и видел, что его лицо странным образом исказилось, словно состояло из отдельных плоскостей, как на какой-нибудь причудливой картине Мориса Эшера. Когда он заговорил, его голос был каким-то нечеловеческим, словно его рот был набит металлом. Он говорил, что обнаружил кнопку, которая включает и выключает его сердце.